Рыцарь Конфеткин
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава четвертая
Горелик
Железный Змий уползал на северо-запад, и длинное брюхо чудища, плавно покачиваясь на гремящих колесах, волочилось средь полей и лесов. Подобно гигантскому питону, Змий взбирался на косогоры, сползал в низины, извивался меж древних курганов и озер. По ночам глаза его вспыхивали белым светом, и длинные лучи выхватывали из мрака блестящие, словно надраенные ваксой полозья, ссужающиеся вдали. Луна безмолвно скользила за этим грохочущим фантомом. Она появлялась то с левого, то с правого бока от его железного тела, заглядывала в длинные ряды окошек и обливала его внутренности мертвенно-серебристым светом. На деревянных полках, как мумии в гробах, покоились пассажиры. Служители этого Дива подремывали в своих клетушках у жарко натопленных печурок. В городах смешанного мира стальное чудище делало остановки, поглощая в свое чрево все новых и новых пассажиров. Чем дальше уползал Змий – тем меньше встречалось на его пути населенных пунктов, и тем более дикой и унылой становилась местность. На тридцать девятый день своего пути Змий приполз к огромной лысой горе. Он издал пронзительный гудок, и стал втягиваться в черную нору. Целые сутки Змий находился в каменной утробе и, наконец, на исходе сорокового дня его голова появилась в стране мрака и лжи.
Всходила полная луна, освещая жутким оранжевым светом черные пики скал. Змий издал сиплый, протяжный гудок, и с его пассажирами начали происходить удивительные метаморфозы.
Лежащие на полках мумии зашевелились и стали восставать со своих лож. Они превращались в пауков, шакалов, змей и каких-то доселе не виданных уродцев. Были тут дивные существа без крыльев, напоминающие черепах с перламутровыми панцирями, возносящихся к потолкам и бьющихся о них в тщетных попытках вырваться наружу. Иные становились уродливыми карликами, другие – мужиками со свирепыми волчьими мордами; некоторые пробуждались в виде щеголей, прожигателей жизни в облезлых засаленных фраках; на месте их голов были свиные рыла. Компанию этим дамским угодникам составляли жеманные похотливые старухи, выставляющие на всеобщее обозрение свои мерзкие «прелести». За столики спешно усаживались наглые рогатые черти с крючковатыми хвостиками. Невесть откуда, в руках у них возникала водка, искусно припрятанная их родственниками в каких-то потаенных местах. Чертяки шумно чокались стаканами, пили, орали, дымили вонючими сигаретами и отчаянно резались в карты, наполняя брюхо гремучего монстра смрадом и сквернословием. В клубах сизого дыма реяли белесые существа, похожие на ленточных глистов; по полу перекатывались твари, смахивающие на каракатиц; все это шумело, лаяло, рычало и кусалось. В иных клетушках уже вспыхивали и ссоры, перерастающие в кровавые драки. На поднятый шум являлись грозные служители Железного Змия – в черных цилиндрах, кумачовых шароварах, заправленных в хромовые сапоги, и в барашковых безрукавках. Головы сих жрецов тьмы походили на обугленные головешки, а узкие щелочки глаз блестели жутким желтоватым светом. В руках Черноголовые демоны держали символы своей власти – кривые железные посохи с тяжелыми набалдашниками. Служители жестоко избивали скандалистов, водворяя порядок.
И луна лила свои колдовские лучи на угрюмые вершины скал, черные валуны, обломки гранита, среди которых полз зловещий Змий. Горные пейзажи сменили кремнистые пустыни с красным песком, за ними потянулись чахлые перелески; меж деревьев блеснули мелкие речушки с мертвой водой, тут и там дремали заводи и озера, а дальше… дальше уже простирались мшистые болотца – дикий и суровый край!
По пути следования, «Питон» делал небольшие остановки, и черноголовые жрецы, войдя в какую-либо из клетушек, направляли жезл на нужного им пассажира и объявляли: «На выход!»
Никто из находившихся в этом скрипучем ковчеге не знал, куда он едет и зачем. Судьба темна… Э! Наливай!
Бренчат гитары, гремят похабные песенки. За окнами проплывают бескрайние просторы нового мира. Под оранжевой луной то тут, то там вспыхивают какие-то красные огоньки.
Что это? Непонятные атмосферные явления? Или же сполохи ночных костров?
Среди нечисти, кишевший в брюхе Железного Змия подобно гигантским болезнетворным бациллам, ехала и госпожа Кривогорбатова, принявшая облик отвратительной старухи с волчьей головой. Она сидела у окна, угрюмо привалившись к стене. Огромная, в три объема луна, струила жутковатый свет на болотистую низину с чашами черной воды, поросшими высокой травой; за окнами проплывали силуэты низкорослых деревьев; вот Змий прополз по мосту через сонную речушку, за ее излучиной открылся широкий рукав, посеребренный лучами холодного ночного светила. Снова потянулась топкая низина; «Питон» замедлил ход, и на покосившемся указателе старая ведьма прочла название станции: «Чёртовня». Змий вздрогнул, громыхнув своими железными суставами, и замер. На тропе, против окошка Кривогорбатовой, маячили какие-то нелепые фигуры, словно отразившиеся в кривых зеркалах. На тонких, искривленных ножках, в бежевых колготках, стоял гермафродит огромного роста, с ярко размалеванными губами и нарумяненными щеками, обряженный в цветастое бабское платье. У него была несуразная, бутафорских размеров грудь, а на голове красовалась высокая митра, увитая желтыми болотными цветами. Уши этой «матроны» оттягивали клипсы величиной с чайное блюдечко. В руке она держала ридикюль из зеленой лягушачьей кожи. Второе диво, с плоской скособоченной фигурой, скорее походило на мужика, хотя на самом деле являло женщину. Сие чудо эмансипации – в куцых клетчатых штанах, истрепанном смокинге, с лицом рябым и костлявым, косившем к тому же на один глаз и украшенном заплывшим синяком – имело вид холодный и чванливый. Третий член компании, по-видимому, был отражен от зеркала смеха, которое приплюснуло его и раздуло. Был он в коротких, с широкими лямками, детских штанишках, доходивших ему до груди и скрывавших под собой большой круглый живот. Лицо он имел пухлое, проказливое; уши – оттопыренные, а руки – короткие, словно у младенца.
Что же понадобилось этой шутовской троице на глухом, затерянном в диких краях полустанке среди ночи? Встречала ли она кого-либо из пассажиров Железного Змия? Или же просто заявилась сюда скуки ради, дабы поглазеть на гремящее чудо-юдо?
Вдруг ряженный в бабский наряд фигляр пронзительно свистнул, заложив пальцы в рот и замахал кому-то рукой:
– Сюда! Вали сюда, милок! Мы туточки!
Старая ведьма прижалась волчьей мордой к стеклу, пытаясь рассмотреть, кого окликнула баба. Милок двигался по тропе, в мертвящих лучах лунного света, трусливой шакальей поступью. Кривогорбатова присмотрелась к его хлипкой фигуре… Ад и дьявол! Да это же Горелик!
Бывший цирик подошел к странной компашке. Пузатый шут, подобно конферансье в манеже цирка, дурашливо вскинул руку над головой:
– Мы рады приветствовать вас в нашей Чёртовне!
И тут же, с размаха, нанес ему удар в солнечное сплетение. Горелик ухнул, согнулся пополам, хватая ртом воздух. Паяц добродушно расхохотался, похлопывая новоприбывшего по плечу:
– Милости просим в наши края! Мамочка, принимай пополнение.
Он пнул Горелика коленом под зад.
– Ну, шо ты склонился перед этим мудаком, как архиерей перед святой иконой? – басовито загудела мамочка. – Возьми, и дай ему по роже! Кто победит – поощрительный приз! Бутылка гамулы!
Горелик выпрямился, с трудом переводя дух. Пузатый бес хитро щурился, осматривая его с головы до пят:
– А лапсердачок-то у него, вроде бы, ничего, а! Ну-к, сымай, я примеряю.
– Чего?
– Сымай прикид, зелень салатная, тебе говорят. Ну, живо!
Горелик снял пиджак, протянул его коротышке. Теперь бывший цирик стоял перед местным шутом в грязной майке, покорно ожидая своей участи. Коротышка примерил пиджак.
– Великоват немножко,– проворчал он. – Ну, да ладно уж, так и быть… Сойдет…
– Ну, шо, милок, давай знакомиться? – сказала баба в цветастом платье. – Меня кличут Клеопатра. Я – ваша мамка, царица здешних мест. А это – моя свита: пан Белиберда (при этих словах пузатый отвесил Горелику шутовской поклон) и наша несравненная, блистательная Белла.
Блистательная Белла, с косой ухмылкой на рябом лице, сделала Горелику реверанс. Белиберда подкрался к ней сзади и шаловливо ущипнулее за зад. Белла взвизгнула, двинула пятерней в ухо проказника и осыпала его матерной бранью очень сложной конструкции.
– Мамочка! Она меня забижает,– захныкал Белиберда, утирая кулачками глаза. – Поставь ее в угол, мамочка, она противная и злая!
– Цыц, губошлепы хреновы! Ну, а тебя-то как звать-величать, голубь ты наш сизокрылый?
– Горелик.
– А рожа-то шакалья,– заметила Белла.
– Зато у тебя задница – как стиральная доска,– парировал Белиберда. – Чуть пальцы об твою жопу не сломал.
– Ша, придурки! Дайте мне с этим хлопчиськом культурно пообчаться.
– О чем будем вести речь? – деловито вскинулся пан Белиберда. – О поэзии? Живописи? Архитектуре каменного века?
Он с дурашливой озабоченностью нахмурил брови. Затем приподнял локоть, как курица крыло, сунул ладонь под подмышку и, резко хлюпнув предплечьем, издал двусмысленный звук
– Фу! Воняет! Воняет! – брезгливо зажимая пальцами нос и помахивая перед ним другой рукой, воскликнул пан Белиберда. – Опять эта Белка нам всю атмосферу культурного общения испортила!
Он захихикал, очень довольный своей гадкой выходкой.
– Уймись, гадюка,– сказала Белла.
– Ай-яй! Какие вульгарные выражения! – продолжал паясничать Белиберда. – И когда ты уже обогатишь свой словарный запас?
– Не обращай внимания на этих охломонов, сынку,– сказала Клеопатра. – Они бесы безвредные, миролюбивые… Но с юмором. А станешь выступать – утопим в болоте. Усек?
Горелик кивнул в знак согласия.
– Но только имей в виду, что юмор у нас здесь очень тонкий и деликатный,– влез с разъяснениями Белиберда. – Да вот, посуди сам: топили мы не так давно в болоте одного салабона, вроде тебя – и все так смеялись! Аж животики надорвали!
Он запрокинув голову и радостно захрюкал…
– Ну, шо загрустил, голубь ты мой сизокрылый? – загудела Клеопатра. – Держись мамки – и все будет нормалёк! Хочешь, дам сиську пососать?
Она прижала руку к груди.
– Во, блин! А куда ж она подевалась? Забыла дома на рояле!
– Это Белка ее сперла,– наябедничал Белиберда. – Своих-то, ни жопы, ни сисек нет. Вот она на твою и позарилась!
– Ну, ты меня уже достал, шут гороховый! – огрызнулась Белла. – Смени репертуар, придурок!
– А подарки привез? – спросила Клеопатра. – Давай их скорее сюда! Шо? Неужели не привез? Вот это да! Как же это ты приперся к нам без подарков, голубок ты наш сизопузый? А хоть чекушеку-то прихватил?
Бесы выжидательно посмотрели на вновь прибывшего.
– Ну и дела! – сокрушенно покачала головой Клеопатра. – Даже и чекушки не привез в презент! Вот она, нонешняя молодежь! Никакого уважения к старшим!
– Да! – сказал Белиберда. – Совсем распустился молодняк. Придется всерьез заняться воспитанием этого козладона.
– А вот мамка тебе и подарки, и бутылочку приготовила,– сказала Клеопатра и полезла рукой за бюстгальтер. Она вытянула оттуда подарки – красный галстук и дурацкий колпак. Клеопатра повязала Горелику галстук на шею, напялила на голову колпак. Она сложила руки на груди, любуясь новоприбывшим.
– Во! Теперь ты будешь как пионэр!
Белла не удержалась от комментария:
– Ну и рожа! И где ж это тебя так прикоптили?
– Ладно, детки,– сказала Клеопатра. – Не задавайте вьюноше дурных вопросов. Это же нетактично. Давайте лучше спрыснем приезд нового члена нашего дружного коллектива!
– Это всенепременно! – потирая руки, вскричал Белиберда. – Без этого никак нельзя! А то удачи не будет.
Мамка открыла ридикюль и достала оттуда бутылку, заткнутую пробкой. Она вытянула пробку зубами, сплюнула на землю, отпила из бутылки несколько глотков и протянула ее Горелику.
– Теперь ты.
Горелик взял бутылку и поднес ее ко рту. В нос ему шибанул смрадный дух. Его рожа брезгливо перекосилась.
– Давай, пей, пей, интеллигент сраный! – прикрикнула Клеопатра. – Или ты нас не уважаешь?
В эту минуту Железный Змий вздрогнул, лязгнул суставами и тронулся с места. Последнее, что увидела старая ведьма в окно: ее бывший цирик в дурацком колпаке, с красным галстуком на груди, пьет какую-то дрянь из бутылки, в окружении шутовских фигур.
Глава пятая
Чёртовня
Ну, шо ты там ползешь, как муха по липучке? А ну, ускорил шаг! – с этими словами Клеопатра нанесла удар ногой по пухлому заду Белиберды.
– Ай, больно! – вскрикнул Белиберда, отлетая от мамкиной ноги, словно футбольный мяч, и хватаясь руками за ушибленное место.
– Цыц! Глаз на жопу натяну!
Они шагали гуськом по узкой тропе. Впереди – Белиберда, за ним Клеопатра, потом Горелик. Замыкала шествие Белла. Вокруг простиралась унылая безлюдная местность. Чахлые кустики перемежались с корявыми деревцами, под ногами чавкала грязь. Дул сырой ветерок, пробирающий до костей; луна то скрывалась, то вновь выглядывала из-за туч; с потемневших небес сыпала «моква» – противная колючая изморозь. Воздух был пропитан гнилостными испарениями болот; повсюду вспыхивали загадочные красные точки.
– Не вешать нос, Гардемарины! – бойко командовала Клеопатра. – Ать-два! Ать-два! Правое плечо – налево! Хвост – подтянулся! Белиберда – шире шаг!
Через километр или два, перед ними возникла речушка с черной, как смола, водой.
– А ну-ка, приготовили паром! – распорядилась Клеопатра.
Белиберда и Белла двинулись к берегу, и стали спускать на воду челнок. Мамка рявкнула на вновь прибывшего:
– А ты шо стоишь, как хрен в огороде? Ну-ка, помогать! Живо!
Горелик присоединился к бесам. Они переправились на другой берег.
На той стороне рос редкий ивняк, стояли две хижины, вросшие в землю. Двери одной из них были распахнуты настежь, в окнах горел мутный желтый свет. За окнами мелькали какие-то тени, истерично голосила баба.
– Убью, сука! – орал мужской пьяный голос. – Убью, гадюру кривожопую!
Тень метнулась к двери. Голая баба, с плоской как фанера фигурой, пулей выскочила на дорогу, за ней, с топором в руке, гнался хромоногий лысый мужик, в длинных, по колено трусах.
– Ах ты, гнида косолапая! Ах ты, шваль подзаборная, потаскуха ты долбанная! – орал он. – Ты ж мне всю жизнь испоганила! Всю кровь из меня высосала! Молодость загубила! Ну, все, кикимора, готовься! Пришел твой час!
Баба, стремглав перебежав дорогу, кинулась в кусты. Мужик, тяжело дыша, ринулся за нею.
– Вступаем в очаг цивилизации! – бодро объявила Клеопатра. – Ну-ка, грянули строевую песню! Белиберда – запевай!
Белиберда затянул:
А на фига, а на фига,
Заехал к черту на рога,
В край далекий и голимый
Голубок ты наш родимый?
– Белуха! Не слышу твоего бравого голоса!
Белла подхватила:
Ну, да это не беда!
Наш лихой Белиберда,
С Клеопатрою своей
Стоят тысячи чертей!
– Веселей! И побольше энтузиазму в голосе!
Бесы запели слаженными голосами:
Станешь с нами ты дружить –
И не будешь ты тужить!
Средь болотных мшистых кочек,
До едрени-фени точек!
В дымных норах загуляем,
Глюков дьявольских поймаем!
А на утро похмелимся,
И по новой забуримся!
– Так! А теперь взяли фа-диез-бимоль! Опаньки!
А на хрена, а на хрена,
Ты напился допьяна?
К ведьме старой приставал,
Юбку сдуру задирал?
На болоте под луной
Плясал с черною козой,
А потом к ней приставал,
Ах, какой же ты нахал!
– Выше ногу, тверже шаг! Носочек, носочек тянуть! Белиберда, подобрал живот! Вступаем в райцентр! Ну-ка, заделали концовочку!
Ах, не ругай меня, мамуся!
Завтра снова я нажруся!
Под оранжевой луной,
Загуляю я с козой!
– Ать, два! Ать, два!
Перед бравыми чертяками открылась центральная площадь поселка, большую часть которой занимала лужа. С правой руки возвышались мрачные руины здания в два этажа, с наполовину снесенной крышей. Из-за закопченной печной трубы, торчавшей прямо из наката, выглянула луна, осветила силуэты двух борцов, стоявших по щиколотку в вонючей жиже. Оба были смертельно пьяны и лишь чудом удерживались на ногах. Они вяло толкали друг друга руками. По краям лужи стояли болельщики.
– Физкульт-привет! – воскликнула Клеопатра, вскидывая над головой руку.
– Здоровенькі були,– откликнулся какой-то бес с багровым прыщеватым лицом. – Шо, новобранца ведешь?
– Ну.
– И к кому же?
– К Глисте.
– Ну, ну,– загадочно вымолвил прыщеватый.
– А это – наш Дворец Культуры,– пояснила Горелику мамка, указывая на руины. – Тут, на свежем воздухе, проводятся спортивные состязания по классической борьбе.
В руинах Дворца Культуры, за темными провалами окон, двигались какие-то огоньки. Тренькнула балалайка, послышись пьяные голоса.
– Молодежь кучкуется,– сказала Клеопатра. – Повышает свой культурно-идеологический уровень.
Она крикнула борцам:
– Ну, и шо вы там топчетесь, бляха-муха? Толян, активней шевели маслами! Хватай его за шею и проводи бросок через бедро!
Прыщеватый дал наставление другому борцу:
– Колян! А ты тоже не будь дураком – ныряй ему под руку! А потом цапай за жопу и кидай через себя!
Толян расставил руки клещами. Грузно ступая по луже, он двинулся на соперника. Колян начал медленно, очень медленно приседать, раскинув руки для равновесия. Но не удержался и плюхнулся на спину. Ноги в рваных кедах взмыли вверх. Раздался взрыв хохота. Клеопатра прокомментировала:
– Хотел сесть на горшок – да промахнулся.
Толян, вместо головы, поймал пустоту, и повалился на Коляна. Борцы барахтались в грязи, как свиньи, пытаясь встать на ноги. Зрители свистели и улюлюкали.
– Ничья! – крикнул прыщеватый арбитр.
– А ни фига! – заспорила Клеопатра. – Толян одержал чистую победу! Он уложил Коляна на обе лопатки! Черный пояс его!
Из грязного провала окна раздалась многоэтажная матерная брань. Послышался звон битого стекла, снова тренькнула балалайка. Клеопатра крикнула:
– Ну, шо? Кто еще желает сразиться с чемпионом? Нет больше смельчаков? Тогда на арену выходит гроза всех бойцов долины Зла – непобедимый воин Горелый! Делайте ставки, господа!
– Ну вот, настал твой звездный час! – гнусно ухмыльнулся Белиберда, толкая новобранца локтем в бок. – Заделай его, Горелый!
– Да, потешь мамку, сынок,– сказала Клеопатра. – Покажи этому уроду, какой ты есть добрый молодец Алёша Попович! Одержишь победу – и поведу тебя к сладким девочкам с мохнатыми хвостами. А нет…
Белиберда гадко улыбнулся:
Утопим в болоте.
Продолжение
