АВТОРИЗАЦИЯ

САЙТ НИКОЛАЯ ДОВГАЯ

НОВОЕ СЛОВО, авторский сайт Николая Ивановича Довгая

ПОПУЛЯРНЫЕ НОВОСТИ

МЫ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ

Наш сайт на facebook
Сайт Планета Писателей в Однокласниках

ДРУЖЕСТВЕННЫЕ САЙТЫ

 КАЛЕНДАРЬ НОВОСТЕЙ

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

НАШ АРХИВ

Сентябрь 2023 (1)
Август 2023 (1)
Сентябрь 2022 (3)
Август 2022 (5)
Июль 2022 (1)
Июнь 2022 (4)

РЕКОМЕНДОВАННОЕ

Просмотров: 3 762

В созвездии Медузы, роман-сказка, часть первая, гл. 5, 6, 7

Николай Довгай


Рыцарь КонфеткинРыцарь Конфеткин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава пятая

Путь в небеса

Комиссар возился с замком. У лестницы было темно, и он подсвечивал себе карманным фонариком.

Замок был старый, заржавелый, и к тому же столь допотопной конструкции, что его смог бы открыть и младенец. И все-таки он не поддавался.

Но вот послышался тихий щелчок. Комиссар приподнял дужку замка, аккуратно снял его с ушек и, протянув руку сквозь прутья решетки, опустил на ступеньку бетонной лестницы. Затем выпрямился и медленно, очень медленно потянул решетку на себя.

Он старался действовать бесшумно. И все-таки решетка издала громкий скрежет. Одновременно с этим по ступеням лестницы, с ужасным грохотом, покатилось пустое ведро, и из черного зева лестничного марша, сверкая круглыми зелеными глазищами, выскочил кот.

Комиссар застыл на месте. Минуту или две он стоял неподвижно, чутко вслушиваясь в ночные звуки.

«Нужно было смазать петли решетки подсолнечным маслом»,– запоздало подумал он.

Впрочем, пока все было тихо.

Присвечивая фонарем, Конфеткин стал осторожно подниматься по лестнице, стараясь не наткнуться на какое-нибудь ведро, швабру, совок или ржавый таз. Воздух был затхлый, явственно ощущался запах плесени. Наконец он вышел на маленькую узенькую площадку и остановился перед грубо сколоченной дверью. На его счастье, замка на ней не оказалось: в ушках торчала лишь проволока, скученная на два или три витка.

Конфеткин без особых усилий раскрутил проволоку и открыл дверь. В глаза ему блеснул звездный свет. Пахнуло свежим ветерком.

Звезд было много, и они были необычайно красивы. Пригнув голову, легендарный сыщик переступил порожек и вышел на плоскую крышу дома. Словно прибитая гвоздиком к небесам, висела неполная луна. По периметру крыши тянулся невысокий парапет, отбрасывая на кровлю густые черные тени. Смутно виднелись стрелы антенн, и между ними уходила в небеса какая-то длинная узкая конструкция. Вдали светились редкие огни ночного города.

Для того чтобы попасть сюда, комиссару пришлось прибегнуть к хитрой уловке: он сделал вид, будто прилежно учит стихи и, поскольку такое явление было крайне редким и удивительным в их доме, его никто не тревожил. Даже сестра, при виде столь великого чуда, порхала вокруг комиссара на цыпочках. Желая окончательно сбить всех с толку, Конфета заявил, что желает лечь спать пораньше, с тем, чтобы утром, на свежую голову, еще разок повторить стихотворение. Для очистки совести, он и впрямь попытался вызубрить несколько четверостиший, но вскоре понял полную бесперспективность этой затеи. А посему задвинул учебник куда подальше, юркнул в кровать и сделал вид, что уснул. Через какое-то время дом погрузился в сонную тишину, и тогда комиссар тихонько выскользнул из-под одеяла. Он оделся в темноте и на цыпочках прокрался в прихожую. Взглянул на наручные часы. Засек точное время. Было без четверти 12.

Он надел ботинки, пальто, шляпу и, с величайшими предосторожностями, выбрался из квартиры.

В настоящий момент до полночи оставалось пять минут…

Верхняя часть конструкции, привлекшего внимание комиссара, терялась в заоблачных высях. Посасывая леденец, сыщик приблизился к конструкции и осветил фонарем ее нижнюю часть. Перед ним оказалась обыкновенная трубчатая лестница. Луч фонаря скользнул выше, выхватывая из темноты ряд ступенек.

Комиссар погасил фонарь.

Он стоял под звездным небосводом, на плоской крыше высокого дома и смотрел ввысь.

Достанет ли у него смелости и сил на то, чтобы подняться вверх? Что ожидает его там, в звездной вышине? Не глупо ли карабкаться, сломя голову, неведомо куда, подвергаясь опасности сорваться вниз и разбиться насмерть? Не лучше ли потихоньку спуститься в свою квартиру и улечься спать в теплую мягкую постель?

Кто сможет упрекнуть его за это? Да и кто, вообще, будет об этом знать?

Казалось, эти мыслишки подбрасывал ему кто-то невидимый, стоящий рядом. В какой-то миг комиссару даже почудилось, что он ощущает его присутствие. Или ему это лишь показалось?

На его наручных часах заиграла простенькая мелодия – полночь.

И тут комиссар вспомнил об Оленьке, и им овладела холодная решимость. Хорош же он будет, если спасует в то время, как девочка находится в беде!

Он поднял ногу и поставил ее на первую ступень лестницы.

Действительно ли он услышал внизу чей-то злобный скрежет? Или это ветер трепал жестяной козырек парапета?

Первые двадцать или тридцать ступеней комиссар преодолел без особого напряжения. При этом он ни разу не оглянулся назад. Затем подъем затруднился.

На высоте ветер начал усиливаться. Казалось, его вот-вот сорвет с лестницы. Толстое пальто сковывало движения. Руки стали неметь, ладони покрылись липкими потом, и он сжимал ими перекладины изо всех сил, боясь упасть. В довершение всех бед, он почувствовал в теле предательскую дрожь.

Комиссар уцепился за поперечину, чувствуя, что больше не в силах подняться вверх ни на одну ступеньку. Его подташнивало, голова шла кругом, и им овладел панический страх высоты.

Один, в черном небе, высоко над землей…

Может быть, все-таки спуститься вниз, пока не поздно?

Игра зашла слишком далеко!

Нужно быть сумасшедшим, чтобы взбираться по этой лестнице неведомо куда!

А где гарантия, что полученная им телеграмма – не ловкий розыгрыш каких-то хохмачей? Что это – не западня? Ловушка, в которую он лезет по своей собственной воле? А там, внизу, так надежно и уютно, там не упадешь с высоты!

Он стиснул зубы и вновь полез вверх.

Он упорно продирался ввысь, ни о чем больше не рассуждая.

Он не видел больше ни звезд, ни луны, ни ночных облаков. Божественная краса небес исчезла. Была лишь работа – нудная, упорная, тяжелая работа.

Долго ли он взбирался вверх? Когда возникла мысль о том, что назад возврата нет?

Тело становилось легче, невесомей и теперь оно было осияно мягким, лучезарным светом. Внезапно как бы черная пелена упала с его глаз, и перед ним возникла картина потрясающей красоты.

Лестница была как бы припорошена сверкающим инеем. Звезды светили совсем близко – казалось, протяни руку, и ты дотянешься до одной из них. Луна, прикрытая пушистым облачком, словно невеста серебристой фатой, плыла в праздничном небе. А далеко внизу покоилась золотистая полупрозрачная твердь, и под ней просвечивали, преломляясь, как бы сквозь слой полупрозрачного масла, кристаллы белых звезд.

Комиссар ухватился рукой за перекладину и, стоя на одной ноге, принялся осматривать эти восхитительные небеса.

Радость, восторг, умиление и покой озарили его душу. Тело стало легким, как пух. Он полез выше – все выше и выше.

Но вскоре подъем опять затруднился. Небо на глазах начало темнеть, становилось непроницаемее, глуше; звезды превратились в далекие крохотные головни. Сквозь чернильную темень сыпались на его голову, плечи, грудь серебристые волокна света, свиваясь в искрящийся кокон и влача за ним длинный шлейф.

Теперь он был похож на одинокий огонек, упрямо прочерчивающий ночное небо.

Все чаще и чаще приходилось ему останавливаться, чтобы отдохнуть. Иногда им овладевало желание спуститься вниз на две-три ступеньки. Почему-то казалось, что там, на нижних ступенях надежней, легче…

Где, на каком этапе подъема лестница дрогнула, пошатнулась, и Конфета, сорвавшись, полетел вниз?

Шляпа слетела с его головы. Изловчившись, он ухватился за боковину лестницы.

Он не упал, о, нет! Он все же удержался!

Но на какое количество ступеней он слетел?

Впрочем, с этим уже ничего нельзя было поделать. Теперь комиссар был вынужден начинать подъем с того уровня, который он уже проходил. Восстановив дыхание, он вновь устремился в небеса.

Двигаться стало труднее, намного труднее, чем прежде. Тело точно налилось свинцом, руки и ноги отказывали повиноваться. А ведь он уже преодолевал весь этот путь!

Комиссар стиснул зубы. Поздно было что-либо менять - ведь это был его путь. Он сам избрал его и теперь обязан был идти до конца.

Но почему теперь подъем дается ему с таким трудом?

Он уже не может подняться ни на одну ступеньку!

А лестница, похоже, не имеет конца...

Конфеткин поднял голову и увидел над собой витое чугунное ограждение. В него-то и упирался конец лестницы. С неимоверным трудом Конфеткин поднял руку, и она бессильно зависла в воздухе. И вот навстречу ей протянулась чья-то крепкая мускулистая ладонь с изображением Солнца на тыльной стороне. Рука ухватила комиссара и потянула к себе.

Конфета перевалился за ограждения.



Глава шестая

Небесный город

По мосту цокали копыта. Комиссар приподнялся на локте и увидел, что мимо него проезжает карета, запряженная тройкой гнедых лошадей. Ее сопровождал казачий эскорт. Рослые воины сидели на холеных конях – двое спереди, и двое позади кареты. На боках у них болтались сабли, а за спинами висели винтовки с примкнутыми штыками. На козлах восседал кучер в овчинном тулупе. Кортеж поравнялся с комиссаром, и в окне кареты проплыл профиль старой важной дамы с вздернутым носом, затененный вуалеткой.

В облике дамы, скрытом вуалью, проглядывало нечто надменное, хищное, злое, и в сердце Конфеты вдруг дохнуло ледяным холодком.

Преодолевая вялость, он поднялся на ноги. Карета удалялась. Над мостом всплывало бледное белое солнце. Сквозь дымку облаков сеялся холодный утренний свет. Воздух был туманным, теплым – в пальто становилось уже и жарковато.

Конфеткин провел рукой по чугунным перилам… Лестницы, по которой он совершил свое восхождение на небеса, уже не было. Внизу плескалась река, и Конфета был готов поклясться бородой Карабаса Барабаса, что уже бывал на этом мосту много раз. В дни своего детства он каждым летом бегал по нему купаться на ковш. Правда, в те времена на проезжей части лежал асфальт, а не брусчатка, да и решетка, набранная из стальных квадратных прутьев, имела совсем иной вид…

Он перегнулся через ограждения и посмотрел вниз. Бетонные быки, на которых покоился мост, оставались все теми же, что раньше…

Он выпрямился, пожал плечами, и двинулся по тротуару за удалившейся каретой.

У него не оставалось сомнений, что он шагает по мосту, соединяющему старую часть города с островом. Мост этот поменял свое убранство. Он оделся в старинные мостовые и изящные ограды, но, тем не менее, это был все тот же мост.

Достигнув середины моста, Конфета остановился.

Под ним извивалась знакомая река. На ее левом берегу лежало небольшое озерцо, соединенное с руслом кривым узким рукавом. За протокой виднелись огороды.

Сколько раз в дни своего босоногого детства он переплывал с дружками через этот ручеек и делал налеты на огурцы и помидоры, росшие на огородах? А иной раз они заплывали на самую середину речки и таскали с проплывавших мимо барж большущие полосатые арбузы.

А вон и лодочный причал! Только теперь на нем вместо дюралевых плоскодонок чернеют стародавние шлюпки и баркасы. А вдали, в том месте, где река вливается в залив, стоит у пристани красивый парусный фрегат!

Туман стал редеть, серебристое солнце всплывало все выше.

Конфеткин спустился с моста и оказался на площади. На ней он не увидел ни троллейбусных остановок, ни магазинов и кафе. Повсюду сновал мастеровой люд в одеждах давно минувшей эпохи, во многих местах стояли наковальни, тут и там звенели молотами кузнецы.

Он миновал «Кузни» и двинулся дорогой, ведущей к его дому. Улица уходила в гору и была намного шире, чем он ожидал. До дома, где он жил еще до переезда в новый микрорайон, было рукой подать.

Комиссар свернул на улицу Качельную, и впервые усомнился в реальности происходящего.

Ведь раньше на Качельной теснились неказистые домишки, с маленькими двориками за черными дощатыми заборами. Теперь же перед ним лежал широкий проспект в канве многоэтажных зданий, и их красивые старинные фасады тянулись вдаль ровными параллельными линиями. По проспекту расхаживал городовой в шинели до пят, с саблей на боку; впереди поспешно шагал по своим делам юноша в студенческой куртке…

Дойдя до конца квартала, Конфеткин вознамерился свернуть в свой переулок, извилисто сбегающий в кривую улицу с глубокой балкой, и... остановился, как громом пораженный.

Переулка не было!

На его месте пролегал широченный бульвар. Он поднимался по отлогому склону холма, и на его вершине стояла белокаменная церковь. Утреннее солнце разбрызгивало свои лучи на золотистые купола с крестами, и небеса над ними казались наполненными невидимой жизнью.

Зазвенели колокола, и сердце Конфеткина омылось чистой трепетной волной. На душе стало светло и празднично. Он почувствовал невероятный прилив добрых нежных сил. Ему захотелось сейчас же пойти в эту обитель Бога и внимать под ее высокими сводами чистому звону колоколов и благочинному пению певчих.

Так почему же он не повернул к храму, а прошел мимо него? Осознавал ли он уже тогда, что его миссия в другом? Что он должен спуститься в самые потаенные провалы мрака? И там, в этих цитаделях зла, насилия и лжи вступить в борьбу с исчадиями богоборческих сил?

Как бы то ни было, он пропошел мимо храма на холме и, пройдя еще немного по бульвару, остановился у здания, похожего на казино или отель. На крыльце, у двустворчатых дверей с черными узкими стеклами, стоял элегантный господин в цилиндре и визитке. Его лицо показалось Конфете как бы вырезанным из куска темного дерева. В руках, обтянутых белыми перчатками, щеголь держал трость с золотым набалдашником.

Едва коснувшись взглядом незнакомца, комиссар понял, что тот ходит кривыми дорожками зла. Не был ли этот франт налетчиком, бандитом с большой дороги? И не стоял ли он тут вместо некой вывески для простаков, кричащей всему миру о некой респектабельности зла?

Комиссар взошел на крылечко, отворил двери с узкими черными стеклами и попал в просторный зал. 

Два официанта, в малиновых рубахах на выпуск, лавировали между столиками клиентов. Конфеткин поискал взглядом свободное место и, не найдя такового, подсел к человеку, читавшему газету. Почти сразу возле комиссара возник официант с полотенцем на левой руке. Он почтительно склонил голову с прилизанными волосами, разделенными надвое ровным пробором:

– Чего изволите?

– Стакан клюквенного соку.

– Не держим-с.

– Тогда чай.

– С баранками-с?

Конфеткин на секунду задумался.

– Давайте.

– Сей момент-с!

Человек напротив высунул из-за газеты нос и метнул на Конфеткина острый проницательный взгляд. Конфеткин заметил, что лицо у него было хитрое, плутоватое, и ему показалось, что он прикрывается газетой, как ширмой.

Принесли чай с баранками.

Конфеткин перелил его из чашки в блюдечко, подул, чтобы остудить, и стал чаевничать. Баранки были свежими и вкусными.

Незнакомец по-прежнему таился за газетой.

Отрывая взгляд от блюдечка, комиссар всякий раз видел одну и ту же картину. Разворот газеты, напечатанный стародавним шрифтом. Грубые пальцы незнакомца с траурной каймой грязи под ногтями, сжимающие ее за края; несвежие манжеты, торчащие из коротких обшлагов пиджака…

Наконец незнакомец сделал вид, что отвлекся от чтения, небрежно бросил газету на стол и фамильярно хохотнул, приглашая Конфеткина к диалогу:

– Ну и дела-с! Совсем свет свихнулся! Уже и не поймешь, в каком мире мы живем! Вот, извольте-ка почитать, что здесь пишут-с!

Комиссар потянулся, было к газете, но вдруг заприметил в глазах незнакомца какое-то странное напряжение.

– Берите, берите! – воскликнул тот, уловив колебания комиссара. – Не стесняйтесь! Тут есть одна весьма занимательная статейка о княгине Кривогорбатовой!

– Благодарю покорно,– вежливым тоном ответствовал комиссар. – Чуть-чуть попозже. А то ведь так и чай остынет-с.

Он поднес блюдечко к губам и стал потягивать чай, продолжая изучать своего собеседника.

На нем был грубошерстный поношенный пиджак цвета спелого абрикоса со светлыми крапинками, под которым виднелась измятая рубаха в желтый горошек со стоячим, облегающим горло, узким воротничком. Лицо – лоснящееся, открытое и насмешливое. Конфеткин тут же решил, что на ногах у него непременно должны быть сапоги, сбитые в щегольскую гармошку на голенищах. И что он непременно курит какие-нибудь особенно вонючие папиросы.

К какому сословию мог принадлежать этот тип? Из учебников по истории комиссар знал, что когда-то подобных людей называли разночинцами. В их среде бывало немало неудачников с непомерными амбициями. В Бога они не верили, авторитетов не признавали и были отпетыми материалистами. Многих из них отчисляли из учебных заведений за неуспеваемость, и тогда они становились пламенными революционерами. Подобные нигилисты любили ниспровергать все на свете, поскольку созидать не хотели, да и не умели.

Между тем человек в абрикосовом пиджаке вынул из кармана портсигар и, достав папиросу, принялся разминать табак толстыми пальцами:

– А вы, простите, по какой части будете? – как бы между прочим, осведомился он.

Затем чиркнул спичкой и закурил. Над столиком поплыли клубы вонючего дыма. И тут, кто-то как бы шепнул комиссару на ухо: «среди подобных фруктов нередко встречались и провокаторы…»

Подув на чай в блюдечке, Конфеткин ответил:

– Гимназист.

– Прекрасно! – возбужденно воскликнул его визави. – Великолепно! Надежда отечества! Наша прогрессивная молодежь! Разрешите пожать вашу руку!

Он радостно захихикал и полез к комиссару со своим рукопожатием, подмигивая с видом заговорщика.

Не успел Конфеткин и рта открыть для ответа, как его визави вскинул руку ладонью вперед и перешел на таинственный шепот:

– Т-сс! Молчите! Здесь полно чужих ушей! Сатрапы самодержавия рыщут повсюду!

Его глаза воровато зарыскали по залу. Он подсунул газету поближе к Конфеткину:

– Вот, почитайте-ка, о чем тут пишут! Наши рабочие истощены, они голодают, живут в антисанитарных условиях, а в это самое время госпожа Кривогорбатова дает бал в своем особняке на триста персон! Ну-с, что вы на это скажете, молодой человек?

В этот момент на улице ухнул взрыв, и в зале задребезжали стекла. Все замерли в немом напряжении. Человек в абрикосовом пиджаке нервно заерзал на стуле.

Дверь распахнулась, и в помещение вторглись два жандарма в голубых мундирах. Сосед Конфеты сделал им едва заметный знак.

– Всем оставаться на местах,– распорядился пожилой служака.

Его молоденький напарник устремился к столику Конфеткина. У него было совершенно мальчишеское лицо. Глаза горели, как у охотника, преследующего крупного зверя. 

Где-то за спиной комиссара раздался тонкий взвинченный голосок:

– А что случилось, позвольте узнать?

– Покушение на государя! – сказал тот из жандармов, что был постарше. – В зале находится сообщник бандитов.

Вокруг загалдели, как в потревоженном улье.

Долговязый субъект в пенсне, сидящий неподалеку от Конфеткина, сказал, обращаясь к своей пышнотелой даме:

– Безобразие! Эти хамы положительно распустились!

При этом он бросил выразительный взгляд на Конфеткина. Затем снял пенсне и стал протирать стекло носовым платком.

– Ах, и не говорите, Иван Силантьич,– томно вздохнула дама. – Эти ужасные якобинцы повсюду! Вообразите, вчера я нашла томик Вольтера под подушкой у моего Андре!

Она тоже с подозрением покосилась на Конфеткина.

– Соблюдайте спокойствие, господа! – призвал к порядку пожилой жандарм.

Его молоденький напарник уже стоял у столика комиссара. Человек в абрикосовом пиджаке указал глазами на газету. Мальчишка в форме приподнял ее двумя пальчиками и брезгливо скривил нос:

– Чья это пакость?

– Его,– провокатор кивнул на Конфеткина.

– Он здесь! – крикнул мальчишка.

Неспешно приблизился старый служака. У него было широкое флегматичное лицо. Под синей фуражкой серебрились бакенбарды. 

– Ну, что еще тут?

– Запрещенная литература!

– Давай-ка ее сюда,– служака взял газету у напарника и принялся просматривать ее.

– Ого! – сказал он. – «Пламя!» Я вижу, на этот раз нам в сети попался крупный карась.

Он передал газету мальчишке.

– Какой карась? Какой карась? – потрясая газетой, воскликнул молоденький жандарм. – Это же щука! Акула!

Дверь отворилось, вошел франт в цилиндре. В глубоком молчании он приблизился к жандармам.

– Ну-с? – приятным мелодичным голосом осведомился франт. – Что-нибудь есть?

Мальчишка взял под козырек, вытянувшись в струнку. Узенькие щеточки его усов возбужденно дрожали на тонкой губе.

– Осмелюсь доложить, задержан еще один революционер! При нем обнаружена запрещенная литература!

Он протянул газету щеголю.

– Так, так,– сказал тот, лениво просматривая газету. – «Из искры возгорится пламя?!» Что ж, прекрасно! На этот раз вы славно поработали, ребятки.

Мальчишка не отказал себе в удовольствии лихо щелкнуть каблуками:

– Рады стараться!

Ему бы в куклы играть, невольно подумал Конфеткин.

– А что делать с этим? – справился старый служака.

Франт небрежно махнул тростью с золотым набалдашником:

– В шестое отделение его.

– Вставай, голубчик,– сказал жандарм с седыми бакенбардами. – И протяни-ка мне свои руки.

Комиссар молча встал из-за стола и вытянул перед собой ладони. При этом он старался не смотреть на провокатора. На его запястьях защелкнулись наручники.

Служака беззлобно хлопнул Конфеткина плечу:

– Пошли, коли попался…

 

Глава седьмая

Госпожа Кривогорбатова

Они шагали по тускло освещенной улице. На столбах горели фонари в ромбических медных оправах, но света от них было чуть.

Стук шагов комиссара и его конвоиров разносился далеко в вечерней тиши. Минут через пять они подошли к сумрачному зданию с небольшим двориком за высоким каменным забором. Вдоль тротуара росли развесистые каштаны. На одном из них лежал полупрозрачный змий, и по его телу пробегали желтые искры.

Едва конвой с арестованным приблизился к дому, змий снялся с дерева, взмыл над забором и камнем свалился во двор, разбрызгивая снопы холодных искр. Его крылья еще в воздухе стали распадаться на части.

– Ишь, ты! Уже спешит с докладом! – сказал молодой жандарм, провожая змия взглядом.

– Служба такая,– проворчал его старший товарищ.

– Да… Служба – не бей лежачего! Но не хотел бы я быть на его месте!

Молоденький жандарм невольно поежился, как будто ему вдруг стало зябко.

– Держи язык на замке,– хмуро осадил болтуна старый служака. – Знай, помалкивай! Если не хочешь очутиться…(он покосился на задержанного) сам знаешь, где.

Они вошли в полутемный вестибюль. У турникета несла охрану вахта – двое молодцов, одетых в пятнистую униформу. Оба едва не касались головами потолков.

– Куда? – трубным басом осведомился один из них.

– К хозяйке,– сказал старый служака.

Охранник нажал на скрытую от посторонних глаз кнопку, пропуская их через вертушку.

Они двинулись по длинному коридору и, дойдя до его конца, стали спускаться по выщербленным ступеням лестницы в подвальное помещение.

Действительно ли Конфеткин услышал при этом жалобные стоны, доносившиеся из глубин подвала? Он напряг слух, и уловил чьи-то стенания.

Лица жандармов, казалось, оканемели.

Они повели Конфеткина по узкому коридору нижнего яруса. По обе стороны тянулись двери кабинетов, выкрашенных в коричневый цвет. Жандармы остановились перед одной из них. И вновь комиссар услышал голоса: детский плач и чей-то злорадный смешок.

Его конвоиры стали похожи на манекены. Они ввели комиссара в небольшую приемную. За столом сидел офицер в черном мундире, с погоном на левом плече. Мундир так плотно облегал его тонкую фигуру, что казалось, будто она была облачена змеиной кожей. С левой руки виднелась дверь в кабинет. На ней висела табличка с надписью: «Кривогорбатова Аида Иудовна».

– Привели? – справился адъютант Кривогорбатовой, бросив на Конфеткина иронический взгляд.

– Так точно! – доложил пожилой служака. – Задержан в отеле Хэйллувин во время покушения на его величество государя. При нем обнаружена газета «Пламя».

Делая плавные волнообразные движения плечами, черный офицер всплыл из-за стола.

– И где же она? – прошипел он.

Вперед выступил молоденький жандарм. Не говоря ни слова, он положил «Пламя» на стол, щелкнув каблуками и тряхнув головой.

– Так-с … Великолепно! – свистящим шепотом произнес офицер.

Он перевел на Конфеткина холодный немигающий взор:

– Так вот ты какой… 

Конвоиры были явно не в своей тарелке. Похоже, они желали поскорей убраться восвояси.

– Снимите с него наручники,– распорядился офицер в черном мундире.

Пожилой жандарм вынул ключи из кармана, снял с комиссара наручники и отступил к двери:

– Разрешите идти?

Офицер сделал небрежную отмашку ладошкой, затянутой в черную замшевую перчатку:

– Ступайте.

Конвоиры попятились к выходу. Черный офицер смерил Конфеткина холодным взглядом:

– Ну что, голубчик, попался? Милости просим! Всегда, всегда рады таким драгоценным гостям!

Он потянулся на носках черных лоснящихся сапог и усмехнулся:

– Ну, что ж… Сейчас доложу о тебе Аиде Иудовне.

Прихватив с собой газету, он зашел в кабинет и вскоре вышел оттуда:

– Давай, заходи!

 

***

Конфеткин узнал ее сразу, хотя и видел всего лишь один раз, да и то мельком. Эта была та самая дама, что проплыла мимо него в окне кареты, после того как он выбрался по небесной лестнице на обочину моста.

Она сидела за столом и что-то писала. Лицо у нее было злым, недовольным, с припухшими напудренными щеками.

Конфеткин приблизился к ее столу. Госпожа Кривогорбатова продолжала злобно водить пером по бумаге. Не дождавшись от нее приглашения сесть, комиссар опустился на табурет. Он попробовал передвинуть его под собой, чтобы устроиться поудобнее, но табурет оказался намертво прикрепленным к полу.

С той точки, где сидел комиссар, ему была видна левая часть лица госпожи Кривогорбатовой. Седые, смахивающие на паклю волосы, были стянуты на затылке в жидкий хвостик. Дряблая кожа лица имела нездоровый красноватый оттенок от покрывающей ее сети гипертонических прожилок. Узкий скошенный лоб бороздили морщины, и вместо бровей над маленькими глазками нависали белесые дуги, похожие за запятые. Черная шелковая блузка с жабо умело скрывала дефекты обрюзгшего тела.

Была и одна странность, которой комиссар не мог найти объяснения. В канделябре, по правую руку от Аиды Иудовны, горели свечи, попахивающие серой.

Поскольку заняться ему пока было нечем, Конфеткин попытался понять, действительно ли эта особа занята важным делом, или же просто валяет дурака. Понаблюдав за ней некоторое время, он пришел к заключению, что она ломает комедию. На его губах обозначилась тонкая, едва заметная улыбка. Возможно, почувствовав на себе его саркастический взгляд, Аида Иудовна отвлеклась от своей писанины и, взглянув на комиссара колючими глазками, сказала:

– Ну что? Доигрался? 

Голос у нее был сухой и свистящий, как звук плети, рассекающий воздух. 

– Молчишь? – сверкнула зенками Кривогорбатова. – Лучше признавайся во всем сам, пока я не взяла тебя в оборот. Ну? Что ты делал в отеле «Хэйллувин?» Координировал действия заговорщиков, когда те бросали бомбу в царя?

Странно, но Конфеткин никак не мог заставить себя относиться к происходящему с надлежащей серьезностью. Ему все казалось, что он участвует в неком спектакле абсурда. Не сон ли это?

Вот, он сейчас проснется, и чары развеются…

– А это что? – Аида Иудовна потрясла газетой. – Да за одно это тебя уже нужно повестить! Ну, будешь говорить?

И тут он отметил, что ее голова смахивает на переспелый корнеплод… Вот только на какой именно?

Кривогорбатова раздраженно хлопнула ладонью по столу:

– Фамилия?!

– Конфеткин.

Аида Иудовна так и впилась в комиссара взглядом:

– Ага! Так ты тот самый паршивец Конфеткин, который помог папе Карло спасти Буратино?

Конфета предпочел не отвечать. Госпожа Кривогорбатова злорадно потерла руки:

– Ну, все, попался, субчик! Теперь-то ты от меня не уйдешь!

Ее лицо дышало сатанинской злобой. Она постучала кулаком по столу:

– Всех, всех вас передавлю, как клопов! И Сластену, и Бублика, и Маркизу с Рексом! Ведь это же все твои дружки, а?

– Да,– подтвердил комиссар. – Это мои друзья.

– Ничего! Доберусь и до них! Уж можешь мне поверить! А пока давай, подписывай-ка вот эту бумагу!

– Что это?

– Твое признание.

– В чем?

– В том, что ты принимал участие в заговоре.

– Вы ошибаетесь, – возразил комиссар. – Ни в каких заговорах я не участвовал.

– Что? Перечить? – вскипела Аида Иудовна, покрываясь пунцовыми пятнами. – Да знаешь ли ты, кто перед тобой? Я – Аида Иудовна Кривогорбатова! Начальник шестого отделения тайной полиции! Для тебя я здесь – царь и Бог! Как скажу – так и будет. И никто! Ты слышишь? Никто (она забарабанила по столу пальцем) не сможет тебе помочь! Так что давай, не кочевряжься, и ставь свою подпись подобру-поздорову, а потом перепишешь набело своей рукой еще вот этот донос.

Конфеткин с недоумением приподнял бровь:

– Донос? И на кого же?

– На семерых отпетых мерзавцев: Светозарова, Добронравова, Любомирова, ну, и иже с ними…

– Но я не знаком с этими людьми.

– И что с того? Их все равно повесят. Так что твое доносительство – пустая формальность.

На какое-то мгновение ему почудилось, что ее лицо потемнело, и на нем обозначился тонкий змеиный рисунок.

Что это? Игра воображения? Или проблески некоего озарения?

– Ну! Я жду! – нетерпеливо прикрикнула Аида Иудовна.

Конфеткин помотал головой, и рисунок исчез.

– Нет,– сказал Конфета. – Этого я подписывать не стану.

Удушливая волна гнева залила лицо старой ведьмы.

– Станешь! Еще как станешь!

Она растопырила пальцы и злобно сомкнула их в кулак:

– Ты вот где у меня, понял?

Казалось, ее вот-вот хватит апоплексический удар. 

Отчего в ней столько ненависти к нему? Ведь он не сделал ей ничего худого.

– Да знаешь ли ты, что ожидает тебя, если ты и дальше будешь артачиться? – зашипела госпожа Кривогорбатова, дыша лютой ненавистью. – Сейчас я созову чрезвычайную комиссию из трех человек, и мы приговорим тебя к смертной казни. Потом с тебя сорвут одежды, и станут бичевать! После чего оплюют, унизят и повесят на грудь дощечку, на которой будет написано, что ты опасный преступник, сумасшедший маньяк. Вот так вот мы, испокон веков поступаем с такими строптивцами, как ты! А в заключение, тебя повесят на высокой горе при огромном стечении народа, в назидание другим.

Она впилась в него ледяным взглядом:

– Ну? В последний раз спрашиваю: будешь подписывать?

– Нет.

Старая ведьма нахмурила белесые дуги надбровий.

– Что ж, хорошо. Ты сам избрал свой путь! Сейчас я передам твое дело господину Алле-Базарову, а уж он-то потолкует с тобой по-другому!

– Кто это? – спросил комиссар.

– Как? – изумилась Кривогорбатова. – Ты не знаешь его?

– Нет.

– Ну, вот теперь ты с ним и познакомишься! – старая фурия желчно ухмыльнулась. – И уж он-то с тобой миндальничать не станет! Он живо собьет с тебя эту спесь! Узнаешь тогда, что такое дыба и что такое испанские сапоги! А когда до тебя, наконец, дойдет, куда ты попал – станет уже поздно.

– И куда ж я попал? – спросил комиссар.

– Ты хочешь это знать?

– Да.

– В созвездие Медузы, вот куда ты попал! В один из ваших отраженных миров! А у нас тут, как видишь, свои законы. И мы не жалуем здесь умников, вроде тебя. А тем более, чужаков, сующих нос, куда не следует. Мы им тут быстро вправляем мозги.

– А куда же мне не следует совать свой нос? - невозмутимо уточнил Конфета. 

Старая ведьма усмехнулась:

– Ба! Так вот оно что! Так ты, оказывается, воображаешь, будто бы мы сидим тут, сложа руки, и ничего не знаем о тебе? Прекрасно знаем! Как же! Благородный рыцарь Конфеткин, рискуя жизнью, взобрался на небеса, чтобы вернуть маленькой девочке ее игрушку! Так? Так… И при этом он наивно полагал, что попадет прямиком в рай! А рая-то, оказывается, и нет! Ха-ха! Такая вот неувязочка вышла. Рай-то, оказывается – всего лишь красивая сказочка для таких простаков, как ты! Так вот, Конфеткин, учти: наши люди повсюду! И снизу, и сверху! И даже в самом раю! Мы способны просочиться сквозь лед и пламень, и никуда от нас не уйти. И даже у самого господа Бога мы достанем тебя, если ты станешь рыпаться! Так что у тебя остается одна дорога: ты начинаешь активно сотрудничать с нами и вливаешься в наши ряды… Иначе мы уничтожаем тебя! Понятно? Другого пути у тебя попросту нет. Подумай же об этом хорошенько в каземате!

– Так тут и думать не о чем,– пожал плечами Конфета. – Лучше смерть, чем стать одним из вас.

– Ах, так?! – взвилась Аида Иудовна.

Она зыркнула на него волчьими глазами. Затем обмакнула перо в чернила и что-то раздраженно чиркнула на бланке. Впрочем, ручаться за то, что в чернильнице были чернила, а не яд, Конфеткин бы не стал.

– Ну, парень, ты меня утомил,– сказала старая ведьма, злобно ерзая на стуле. – И у меня нет ни малейшего желания валандаться с таким отъявленным Дон Кихотом, как ты. Сейчас я передам тебя к Митрофану Яновичу, пусть он с тобой канителится, если у него есть охота. Но только не надейся, что мы позволим тебе погибнуть героем. У нас тут все проще. Он с тобой еще чуток повозится, а потом мы пристрелим тебя, как бешеную собаку, и кинем на съедение шакалам. Вот так!

Она встала из-за стола и сделала несколько шагов к стоящему за ее левым плечом сейфу. На ней были черные брюки-галифе, заправленные в черные же хромовые сапожки. На голове Аиды Иудовны красовался бархатный берет черного цвета, отменно гармонировавший с черной шелковой блузкой. По-видимому, в шестом отделении господствует мода на все черное, не без иронии подумал комиссар.

– Тебе уже никогда не вернуться в свой мир! Понятно? – услышал он голос госпожи Кривогорбатовой. – И твоя Оленька никогда и не получит назад своего медвежонка! А сказать, почему?

– Скажи.

– Да потому, что он хранится здесь, вот в этом самом сейфе! Но тебе уже никогда не добраться до него! Хочешь взглянуть на игрушку, на эту тряпичную куклу, ради которой ты пошел на верную смерть?

– А почему бы и нет? – сказал комиссар.

– Ну, что ж, гляди!

Старая ведьма открыла дверцу и извлекла из сейфа плюшевого медвежонка. Он показался комиссару каким-то мертвенным. Словно читая его мысли, госпожа Кривогорбатова зловеще усмехнулась:

– Глупец! Вот он, тот жалкий кусок тряпки, из-за которой ты полез к черту на рога! Какая-то ничтожная игрушка, не имеющая ни малейшей ценности! Ну, кто же назовет тебя после этого умным? Прощай, Конфеткин! Прощай, мой маленький, наивный дурачок!

Она спрятала медвежонка в сейф и позвонила в колокольчик. Вошел офицер в черном.

– В камеру его.

 

Продолжение

 

Опубликовано в категории: Проза / Повести и романы / Сказки для взрослых
31-01-2016, 10:50

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.