Когда нет тяму...
Чаще всего после свадьбы случаются дети. Обычно это мальчики или девочки. Правда, в жизни бывает и так, что дети рождаются и до свадьбы, или вообще без нее.
Бывает, но тогда женитьба – это не праздник жизни.
Разве ж это правильно, когда папка и мамка, они же жених и невеста, тихо и незаметно просто регистрируются в ЗАГСе?
А все остальное когда?
Нет!
Свадьба должна быть у всех!
Настоящая!
Когда молодые «при параде»: она вся в белом и фате, он – в черном и галстуке. И перед этим обязательно должно быть настоящее сватовство: «…у вас – товар, у нас – купец…», с волнениями, переживаниями и хлопотами по предстоящему торжеству.
У каждого народа свои обычаи, всяк играет свадьбу по-своему.
И у всех это красиво.
Правда, про других я знаю мало, бывал редко и не запомнил, потому, я про свадьбу на Буковине.
***
Конец августа, пятница, четыре пополудни. Во дворе дома установлен большой, обтянутый армейским брезентом балаган.
Вход в него украшен еловыми ветками, на коньке огромный венок живых цветов.
Сейчас стенки балагана подвернуты кверху, видны крытые белыми клеенчатыми скатертями, длинные, буквой П столы.
По обеим сторонам от них лавки, застеленные разноцветными дорожками.
На столах, через равные промежутки, выставлена водка, вино, пиво, минеральная вода, тарелки с мясной нарезкой, хлебом, салатами и прочей кулинарией.
По количеству приглашенных – приборы: тарелка, ложка, вилка, и стограммовая стопка.
Гости за столами еще не сидят, сейчас вокруг балагана подготовительная суета, добровольные помощники помогают в сервировке, расставляют напитки,отгоняют ос и мух.
В тенечке, под грецким орехом, отдельно от всех, сидят музыканты.
Они приехали к двенадцати, играли молодым марш Мендельсона в ЗАГСе, играли по дороге домой, теперь отдыхают.
Их уже покормили и разрешили выпить по порции горилки.
–Знаешь, наша музыка из Глинницы! Сухолотюки! Из первых в селе!– Похвасталась родственница жениха, которая была на несколько родственных колен ближе к нему, чем я.– Гоноровая будет свадьба!
Глинница и Шипинцы в Черновицкой области считаются цыганскими селами и в них, кажется, испокон веку, обитают одни музыканты.
Что ни хата, то семейный ансамбль.
Играют в таком ансамбле все, от мала, до велика, и искусство это передается из поколения в поколение.
Но, на все село, одна или две хаты выделяются своим изумительным мастерством.
О таких музыкантах ходят легенды, и всякий уважающий себя хозяин старается заполучить их на торжество в первую очередь.
Хотя сделать это весьма непросто.
Потому, договариваться надо загодя, месяца за три, а иногда и за полгода вперед.
Под орехом для музыкантов оборудовано место отдыха: поставлены стол, стулья, в корыте охлаждается минеральная вода и квас.
Патлатый, седой маэстро, в вышитой рубашке, свободных штанах и стоптанных лаковых туфлях сидит на стуле, широко расставив ноги.
Его толстый живот переваливает через широкий с бляхами ремень, прикрывает скрипку, что лежит на коленях.
На круглом, с вислыми усами лице, легкий интерес к происходящему.
Аккордеонист и ударник сидят чуть поодаль, на простеленной, прямо на траву, дорожке, отмахиваются от надоедливых мух, вполголоса ведут неторопливый разговор.
Молоденький, еще безусый, веселый и любопытный цымбалист строит инструмент – легонько ударяет молоточками по струнам – пробует звук.
На нем отороченный серым каракулем кожушок, вышитая красным и черным рубашка, белые полотняные панталоны и постолы (гуцульские лапти).
На голове, в тон кожушку серого каракуля кучма (папаха).
Кларнет – черный, с впалыми щеками и грустным взглядом цыган, курит папироску.
Темно-синяя широкополая шляпа кидает на лицо глубокую тень; малиновая рубаха, черный цивильный костюм и хромовые сапоги плотно облегают его худощавую фигуру.
Молодой, широкоплечий, высокий и красивый трубач присел за орехом, выпивает еще стопку горилки, бутылку которой он незаметно стащил из кладовки и заблаговременно припрятал в лопухах.
На его почти двухметровый рост и больше ста килограмм веса той дозы, что выставили утром хозяева явно недостаточно.
А труды ему предстоят большие, он играет на двух инструментах: на альте, и на тромбоне.
–Вуйку! Грайте марш! Гости идут!– Подлетел к музыкантам белобрысый пацан.
На пороге дома встали жених и невеста, за ними, торопливо выстраиваются родители.
В распахнутых настежь воротах показались гости.
Маэстро надел на голову капелюх, приладил под щеку скрипку, и кивнул партнерам.
Музыканты сделали стойку.
– Марш «Батько и Матка идут!»– и ударил смычком.
Встрепенулся молоденький цымбалист, запрыгали по струнам его молоточки: тын-тын-тын, рассыпались нежные звуки.
Скрипнул аккордеон, загнусавил кларнет, бум-ца – гупнул барабан.
Все это дало потрясающий ансамбль, мелодия расширилась, заиграла красками, и заполонила все вокруг.
***
Иван Мыколайчук, с которым мы оказались соседями по столу, в нашей родне точно не числился.
Я бы знал.
С виду обычный человек, в цивильном костюме, не гоношился и не делал из себя цацу, хоть и старше меня был лет на десять.
За столом мы сидели вместе, среди таких же дальних родственников (за столы рассаживают по ранжиру: близких родственников или важных гостей садят за основной стол, поближе к жениху и невесте, дальше – более отдаленная родня а, в конец стола вся остальная публика).
Застолья на свадьбах долгие, сошлись с Иваном мы быстро, и скоро весело пили горилку за здоровье молодых, как все кричали – горько, закусывали за обе щеки, и успевали делать комплименты соседкам по столу.
Единственно, что отличало Ивана от всех гостей, это то, как он реагировал музыку.
Как только звучали первые аккорды, он весь, как мне казалось, напрягался, и так слушал, будто и не существовало ничего вокруг.
А играли музыканты, надо сказать, сильно.
Так, что каждая мелодия брала за сердце, ноги сами начинали двигаться в такт, хотелось тут же вскочить и куда-то лететь.
***
Музыканты прохаживаются промеж пирующих, играют «до аппетиту».
Маэстро впереди, ведет на скрипке мелодию, кланяется направо и налево.
–Пане Майстер!– Моложавый гость, сосед от меня справа, громко, чтобы все слышали,– заграйте на скрипке так, шобы аж у грудях запалилось. Десять рублей даю!
–Го-го!– загудел стол.
Маэстро наклонился к гостю, скрипочка под ухо заструила бархат...
У моложавого на глаза навернулась слеза. Поднялся, кинул маэстро десятку, утерся, поднял вверх чарку:
–Молодым слава!
–Слава!– Заревел круглый, как арбуз мужик.– Вивать!
–Слава! – Поддержали соседи по столу. – Будьмо!
Чернявая молодица, что сидит напротив меня, наклонилась к подружке:
–Ты посмотри! Такой красивый мужчинка, и при деньгах! Один на свадьбу пришел! Чего бы то?
– Или не женатый еще, или разведен. А, тебе что?
–Та, вот, думаю, чего это я так рано за своего замуж пошла? Черт попутав!
–Тебя не черт,– переходит на шепот подружка,– тебя твоя п…– хихикают.
***
–Наклонись, что-то тебе на ушко скажу,– крепкая молодящаяся разведенка незаметно щипает сидящего рядом сына и шипит ему на ухо:
–Смотри, дурню, как жениться надо. Мыкола какую девку взял!
–Какую? Девушка, как девушка. И не красавица, и фигура не та...
–Не красавица,– зло передразнивает сына,– зачем ей красота? Она же дочь председателя колхоза! За ней и хату дают, и машину, и всякого добра полно. Он теперь хоть и в примаках, зато, как в масле. Всем вам нос утер. А ты, на этой голодранке решил жениться. Подожди, попьет она еще нашей крови. Весь век голодным и в обносках будешь!
–Зато, я люблю ее!
–Любовь, любовь… Тьфу, ты, Господи! Все молодые такие дурные, или только мой?– Киснет женщина.
***
Первый стол подходит к концу часа три спустя.
Музыканты уже во дворе, во весь дух заиграли «до танцю».
Свадьба заволновалась.
Родня жениха, те, кто постарше и важные гости прекратили разговоры, повернулись к музыкантам, чтобы лучше было видеть и слышать.
Молодежь высыпала на поляну, начала танец.
Жених маялся, было видно, как ему хочется оказаться там, среди танцующих, но, пока нельзя.
Ах, как играют музыканты.
Как глубоко и проникновенно, до самого сердца достает скрипка, как нежно ласкают слух цымбалы, тревожит душу аккордеон.
Пар-ба, пар-ба,– неожиданно вступил альт, и дальше повел соло,– па -ра- ра- ра- ра- а- а …
Я стою среди гостей близко к музыкантам, выглядываю, с кем бы потанцевать.
–Мой, як файно грае трубочка!– Топнула ножкой в красном сапожке чернявая молодица.
Ее богато вытканный платок сполз с плеч, радугой засверкала вышитая разноцветным бисером рубашка, блеснули в ушах аметистовые кульчики.
Трубач подмигнул чернявой, и сильнее надул щеки.
Его большие толстые пальцы удивительно проворно побежали по клавишам,– ра-ра-ра-а-а…
– Пани! Можно вас до танцю?– я положил руку чернявой на талию.
Она окинула меня оценивающим взглядом:
– Молодой!– Прищурила глаза.– Прыткий. Руки, какие горячие…
– Та то, я от волнения, пани. Вы такая красивая!..
Музыканты чередуют быстрое и медленное.
На задушевном медленном молодой мужчина топчет ногой окурок, быстро подходит к женской половине, кланяется грудастенькой молодице:
–Не откажете?
–Та, чего бы это?– улыбается,– охотно иду.
Мужчина ведет партнершу в самую гущу.
Грудастенькую он высмотрел еще перед застольем и, что называется, положил на нее глаз.
Они уже два раза потанцевали и успели познакомиться.
Муж молодицы, бухгалтер соседнего колхоза еще пьет горилку с родителями невесты.
Ему не до танцев.
У него старшая на выданье, весной ей стукнуло двадцать четыре, замуж давно пора, да все никто не брал.
А тут, недавно, наконец, сосватали.
Потому, надо узнать, как шли у коллеги приготовления к свадьбе: сколько зарезали свиней, забивали ли бычка, сколько из этого вышло колбасы, ливерки, кровянки, и сколько сальтисона.
В танце молодой мужчина прижимает к себе молодицу:
–Ах, какая вы красивая, пани! Завидую тому, кто с вами забавляется!
–Та шо вы такое кажете!– Краснеет молодица,– не завидуйте, мой давно отдельно спит.
–То, может, разрешите мне немножко прислониться?– Мужчина незаметно тискает женщине грудь,– ах, как хорошо!
–Тихо, тихо,– шепчет молодица, и еще теснее прижимается к партнеру,– муж, увидит!
–Не бойтесь, не увидит,– окидывает взглядом окружение,– нас со столов не видно. Такие уже у вас красивые груди, так бы и…
–Т-с-с, могут услышать,– женщина закрывает ладошкой мужчине рот,– погодите… немного…
***
–Мальчик! Иди сюда!– Молодые девчата подзывают белобрысого пацана, что крутится промеж танцующих,– а правда, что жених твой брат?
–Угу!
–А тебя как зовут?
–Василько!
–Красивое имя. А, скажи, Васильку, кто тот парень, что сидит возле жениха?
–Та то, дружка. Ваня Хащевой. А шо?
–Познакомь меня с ним!– Беленькая кудрявая девушка наклоняется к пацану,– можешь?
–Угу! А, что мне за это будет?
–Поцелую!
–А, потрогать дашь?
–От, ты какой! – хохочут девчата,– а не рано еще?
***
–Ваня! Идем со мной!– Василько дергает дружку за рукав,– тут с тобой одна девушка хочет познакомиться!
–Отстань!
–Ну, пойдем,– тянет пацан,– жалко тебе, что ли?
–Отстань, говорю! Дай поесть. Не видишь, не присел за весь день, кручусь, как уж, ни выпить, ни закусить…
–Зато гонор, какой!– Жених хлопает Дружку по плечу.
–Гонор, гонор, на холеру мне сейчас гонор? Голодный, как собака. Тебе хорошо говорить! Перед свадьбой наелся, выпил, невесту потискал. А, я?
–А ты найди себе! Как думаешь, моя, зачем столько подружек пригласила? Есть из кого выбирать.
–Ваня, ну пошли,– ноет пацан,– Галя тебе сразу даст!
–Что? Какая Галя?
–Ну, та, беленькая, которая с тобой познакомиться хочет.
Дружка подымает голову, высматривает среди девчат беленькую, кидает в ее сторону пламенный взгляд.
В ответ получает многозначительную улыбку.
–А ты откуда знаешь?– Дружка наклоняется к пацану и, незаметно для окружающих, крутит ему ухо.
–Пусти, больно,– хнычет Василько,– она сама сказала.
Второй стол в самом разгаре, а есть и пить уже не хочется.
С соседями, кажется, говорить больше не о чем, а чернявая сидит далеко от меня.
Кручусь, выгадываю момент, чтобы незаметно выйти.
–Слушай!– Иван наклонился к уху, – я вижу, тебе тоже не сидится. Давай вместе, неудобно как-то одному…
Я кивнул головой и мы, стараясь не очень беспокоить гостей, шмыгнули на улицу.
Следом за нами вспотевшие от еды и выпивки выползают некоторые гости.
«Разогнать сало», размять ноги, перекурить, поговорить «за життя …»
Уже стемнело.
В палатке и на улице сияют яркие гирлянды.
Музыка, уставшая от долгой работы, сидит в саду,вечеряет.
К столу через ветку ореха кинута переноска, в свете стоватки видно как устали музыканты.
–Откуда они, не знаешь?– Иван кивнул в сторону музыкантов,– местные, или приезжие?
– Из Глинницы. А, что?
–Хорошо играют. Особенно капельмейстер. Подойдем на пару слов? За такую игру не грех и поблагодарить.
–Так, может, мне за водкой сбегать? Как с пустыми руками?..
–У них есть, видишь, бутылка стоит. Не беспокойся, я найду, как отблагодарить.
–Пан Майстер!– обратился Иван к маэстро,– позвольте от души поблагодарить вас за ту музыку, что вы сегодня исполняли. Виват! Сильно! Хочу знать как имя ваше?
Седой маэстро поднял на Ивана глаза, покрутил пальцами усы:
–Сухолотюк. Мыкола Иванович.
–Мыкола Иванович, не сочтите за оскорбление, мне бы хотелось…– Иван потянулся в карман, достал кошелек, вынул сторублевку,– позвольте… за хорошую игру… давно не испытывал такой радости…
–За что ж такие деньги?– маэстро удивленно покачал головой.– За хорошую игру и десять рублей хватило бы. Присядьте,– маэстро пододвинул Ивану стул, с которого поспешно вскочил молоденький цымбалист.
Я удивился не меньше, чем маэстро.
Сто рублей в те времена были большие деньги.
Не просто большие. Огромные. За хорошую свадьбу музыкантам платили триста-триста пятьдесят, а тут… просто благодарность…
–Понравилось, говорите?– Маэстро взял сторублевку, разгладил ее на колене, сложил пополам и бережно положил во внутренний карман.– А, что больше всего?
–Все нравится. Только вы странно струны строите. Так в давние времена старые мастера делали: Лолли, Тартини. Вам подсказал кто?
–Так отец мой строил, и дед. Так и меня выучили. Я, ведь, по нотам не умею. А вы откуда про то знаете? Вы что, музыкант?– Маэстро заинтересованно глядел на Ивана.
–Играю.– Иван присел к столу.– Скрипач. При Киевской филармонии.
–А вы, извиняюсь, как на свадьбе оказались? Специально так издалека приехали, или как?
–Молодым дальний родич я. Совсем дальний, они и не знают про меня. Сам отсюда, уехал с родителями еще пацаном, с тех пор не довелось бывать на Буковине. Сейчас в отпуске, решил родню проведать, и нечаянно на свадьбу угодил. Удачно.
–И что же вы в филармонии играете? Симфонии, или наше?
–Всякое. Народное редко, практически никогда. Только дома, или в тесной компании, когда грустно – вспоминаем и играем.
–Попробуете?– маэстро протянул смычок.
–А, можно?– Иван бережно взял скрипку, приложил инструмент к уху, легонько прикоснулся пальцами к струнам. Послушал, заглянул зачем-то внутрь и, будто подтверждая свои мысли, кивнул головой.– Давнишняя. Секунду замешкался, покачал головой, нежно погладил скрипку, и протянул инструмент маэстро:
–Извините меня… сейчас не могу… не готов… Волнуюсь сильно. Если разрешите – чуть погодя.
–Та, не скромничайте! Играйте, а мы поможем.
Иван приладил скрипку, опустил на струны смычок.
Музыканты, готовившиеся подыграть, замерли от удивления.
Замерла и вся свадьба.
Иван играл музыку.
Дивную.
Играл не симфонию, и не народное, но, что-то такое родное, такое близкое, что хотелось одновременно и смеяться, и плакать.
И, некоторые плакали.
Потом просили еще на бис, но Иван отказался.
Сказал, что свадьба – это праздник, нечего грустить, и надо веселиться. Так и, не упросили.
Поздно вечером, когда музыканты, на бис, в который раз заиграли молдавскую «Хору»; когда я договорился-таки с чернявой сходить за село погулять и ждал только сигнала, Иван придержал меня за рукав:
–Постой! Не горячись! Успеешь. Ты скрипку послушай, такое, раз в жизни случается.
– Как, раз в жизни,– не понял я.– Вот, чернявую я могу упустить – это да. Действительно, может, и не увидимся потом. А на свадьбах я еще побываю, наслушаюсь.
–Не спеши,– настаивал Иван,– вслушайся. Скрипка чудо! Звук чистый, теплый. Такую скрипку точно больше не услышишь. Умели раньше делать, не то, что сейчас! Только струны бы сменить, повизгивает металл. Надо бы натуральные, из жил, да где их возьмешь?
Меня удивило, с какой теплотой Иван отзывался об инструменте:
– Ты о скрипке так говоришь, будто о своей девушке. А, как на мое, скрипка, как скрипка. Старая, потертая. Новая, наверное, лучше?
Иван снисходительно улыбнулся:
–Скрипка непростая. Каким чудом она сюда попала?– Удивленно качал головой.
–Чего тут непонятного?– Не унимался я.– Сколько на свадьбы хожу – все музыканты на старых инструментах играют. На новые – денег жалеют. И этот Сухолотюк – тоже, наверное, скупердяй. Подумаешь, по наследству досталась. Мог бы уже и новую себе купить! А, если тебе так понравилась скрипка – перекупи, и забавляйся себе на здоровье. Дурных грошей, я вижу, у тебя много.
– На такую скрипку никаких денег не хватит. Да и не продаст он ее. Понимаешь!– Иван цепко держал меня за рукав,– я внутрь заглядывал. Там дата стоит, и надпись. Ей больше двухсот лет! Ранний Гварнери!
–Ну, и что? Кто он, этот, как ты говоришь, Гвар… чтобы из-за него так себе нервы рвать? Я, например, и не слышал про такого. А не продаст дед скрипку – укради! Подумаешь, великое дело! Сейчас все крадут. И, ничего.
–Как укради?– Иван аж оторопел.
–А, что тут такого?
–Ты серьезно?– Иван нахмурился, лицо его стало недобрым.
– Успокойся! Шуткую я. Грех красть! Знаю! А ты с Маэстро все-таки поговори. Старый он уже, сколько ему еще играть? Пять лет, десять?.. Предложи хорошую цену, деньги теперь всем нужны, может, и сторгуетесь.
Иван стоял в задумчивости.
–Ладно, решай сам, а я пойду. Ждут. Видишь?
Чернявая стояла в воротах и выразительно смотрела в нашу сторону.
Потом слегка кивнула головой, поправила платок и направилась на выход из двора.
Я выждал минуту и шмыгнул за ворота, в трепетном предчувствии скорой встречи с таким желанным, и тоже жаждущим любви телом.
***
Сторговал Иван тогда скрипку, или нет – не знаю.
Молодой тогда был, глупый, казалось, все еще в жизни будет, и не раз.
Не интересна мне была судьба скрипки, другое было на уме.
Только спустя годы дошло до меня, что такое скрипка «Сделана мастером Джюзеппэ-Антонио Гварнери в 1726 году»
Жаль!
Уже и не послушать, не прикоснуться.
Обидно, что такое упустил!
А, все потому что, тяму не было.
