АВТОРИЗАЦИЯ

САЙТ НИКОЛАЯ ДОВГАЯ

НОВОЕ СЛОВО, авторский сайт Николая Ивановича Довгая

ПОПУЛЯРНЫЕ НОВОСТИ

МЫ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ

Наш сайт на facebook
Сайт Планета Писателей в Однокласниках

ДРУЖЕСТВЕННЫЕ САЙТЫ

 КАЛЕНДАРЬ НОВОСТЕЙ

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

НАШ АРХИВ

Сентябрь 2023 (1)
Август 2023 (1)
Сентябрь 2022 (3)
Август 2022 (5)
Июль 2022 (1)
Июнь 2022 (4)

РЕКОМЕНДОВАННОЕ

Просмотров: 4 526

Друзья до гроба, продолжение 1

Николай Довгай


Тайна Петра ВоробеваТайна Петра Воробева

Глава пятая

Тайна Петра Воробьева


За час с небольшим приятели переговорили на тысячу тем. Вспомнили о некоторых старинных знакомых, потолковали о футболе, политике, инопланетянах, обсудили ошибки Гитлера во время второй мировой войны, выяснили причины гибели динозавров и цивилизации Майя, разгадали тайну Бермудского треугольника – всего и не перечесть. И о чем бы ни взялись судить приятели, каких бы ни касались они проблем – обо всем рассуждали с большим знанием дела, везде проявляли себя как весьма крупные знатоки. Скованность папы Шульца чудесным образом улетучилась, и беседа друзей потекла с такой удивительной легкостью, что они даже попробовали поизъясняться на английском языке. Но уже давно подмечено, что о чем бы ни завели речь мужчины, каких бы ни касались они проблем – оканчивают они всегда одним и тем же: разговорами о женщинах. Так случилось и на сей раз. Количество водки сократилось в бутылке более чем наполовину, когда Петр сказал:

– Старик, ты знаешь, за что я тебя уважаю?

И сам же ответил:

– За то, что ты тогда не женился на Ирочке!

– На какой Ирочке? – деланно удивился Таежный Волк.

– Не знаешь на какой, да? – засмеялся Петр (Губы его отяжелели, но мысль работала четко). – Обманул девочку, негодяй, а теперь не знаешь, на какой?

– Ну, ты тоже хорош гусь! – польщенно захихикал Керя. – Вспомни Кнопку!

Теперь пришел черед Петра придать своему лицу недоуменное выражение.

– Какую? Натку, что ль?

– А то какую еще? – просиял папа Шульц. – Вспомни, как ты делал ей лялю на день рождения у Паровоза!

– Тсс... – зашипел Петр. – В этом доме и стены имеют уши!

– А ты мне ушами зубы не заговаривай! – радостно загоготал Волк. – Боишься, чтобы жена не узнала?

– Да не ори ты! Вот балда! – Петр метнул настороженный взгляд на приоткрытую дверь и продолжал, таинственно понизив голос. – Кстати, на днях я ее встретил...

– Ну ...и?

На лице Таежного Волка – живейшая заинтересованность.

– И вот тебе пример тому, Сережа, как из милых застенчивых девушек вырастают большие гадкие самки.

Керя с улыбкой оттопырил блестящую нижнюю губу.

– Ты помнишь, какой Натка была куколкой?

– А как же! – сказал Керя. – У нас за ней все пацаны в классе стреляли!

– Кроме меня,– возразил Петр.

– И кроме меня,– тут же вставил Таежный Волк.

– Ну, нет. Ты-то как раз за ней и ухлестывал,– усмехнулся Петр. – Не надо нам тут втирать очки.

– Да я в ее сторону даже и не глядел! – возмущенно сказал Керя. – Мне же всегда нравилась только Танька Рутченко, сам знаешь!

– Ну, Танька Танькой, а Кнопка – это совсем другой компот – Петр с понимающей улыбкой выставил руку ладонью вперед. – Так что давай не будем играть в кошки-мышки... Так вот, встретил я ее на днях у базарчика. Взяли мы огнетушитель с Солнечным ударом и двинули к забаловской церкви. Знаешь, в ту степь, где у забора кустики растут?

Лицо Таежного Волка расплылось в блаженной улыбке:

– А как же! Мы там с Козой-дерезой только и паслись!

– Так вот... Засосали мы винища... Стоим, калякаем... Гляжу: Натка совсем ошизела – то смеется, то плачет, как истеричка. Просто тяжело на нее смотреть. Видно, что-то у нее не сладилось в жизни. А сама – ну такая худющая стала! Как мартовская кошка! Ты помнишь, старина, какие у нее были ножки? Стройные, ровные, как бутылочки из-под шампанского. А теперь такие тонкие стали...

– Так ты, наверное, ее... – хихикнул Керя, делая недвусмысленный жест руками. – А? Хе-хе?

– А як же? – Петр горделиво выпятил грудь. – Я своего шанса не упущу! Но ты пойми, старина, тут же, в кустах… Да если бы мне кто-то раньше сказал, что наша Кнопочка до этого дойдет – я б ни за что не поверил. Но, как говорится, сам убедился.

– А жена не узнала?

Балбес Керя, задавая этот вопрос, даже не счел нужным понизить голос. Петр воровато оглянулся.

– Она и не подозревает... Да и чего ради я должен хранить верность этой иссохшей козе? Что у меня от этого, аппетит прибавится?

Приятель глуповато прихихикнул:

– Все верно! Бабы – они на то и существуют. Какая от них еще может быть польза? А никакой.

– Да погоди ты... Вот давай разберемся... Жена,– Петр приставил кончики пальцев к груди. – Это для меня святое... Как пионерский галстук! Хранительница очага... Мать моих детей... И всякое такое. Так?

– Ну, так,– сказал Таежнный Волк.

– А теперь давай зайдем к этому вопросу с другого угла.

– Давай.

– Давай поглядим на эту проблему в более широком аспекте. Ведь я – молодой здоровый мужчина в расцвете сил! Верно?

– Ну, верно.

– Творческих и физических сил,– особо подчеркнул Петр, с многозначительным видом приподнимая палец. – Не урод? Не калека?

– Нет.

– Сахарным диабетом я, кажется, не страдаю?

– Да, вроде бы, пока что не страдаешь.

– А как у меня насчет сердца, легких, печени?

– Я думаю, что все в ажуре.

– А шо ты думаешь по поводу моей селезенки? – Воробьев пытливо посмотрел на друга.

– Да иди ты со своей селезенкой! Што я тебе, доктор, чи шо?

– Все органы в моем теле функционируют нормально! – объявил Петр. – Как у космонавта! И, могу тебя заверить, что я – не импотент!

– С чем тебя и поздравляю,– Керя усмехнулся.

– Наоборот! Совсем наоборот! Во мне клокочет энергия, старина! Избыток энергии! Едва подходит вечер – я начинаю метаться по квартире, как тигр в клетке! Ты же мужик, должен меня понять. Знаешь, как иной раз хочется вырваться из дому, заскочить на танцульки, подцепить какую-нибудь задастую шмару...

Таежный Волк кивнул в знак того, что это чувство ему отлично известно.

– А я лишен этой возможности,– горестно сообщил Петр. – Моя молодость гибнет в четырех стенах. Пойми, старина, есть звери, которые прекрасно живут в клетках, но есть и такие, что умирают. И тут уж ничего не попишешь: как видно, я из тех зверей, что гибнут в неволе...

– А я, по-твоему, из каких зверей, а? – вскинулся Волк. – Из тех же самых зверей, что и ты!

– Э, нет! Ты – это ты! А я – это я! Согласен с этим?

Скрипя сердце, папа Шульц был вынужден признать справедливость этого аргумента.

Склонив голову набок, он с чрезвычайно умным видом выпятил нижнюю губу. Мужчины помолчали – веско, с большим значением, как два великих мудреца. Оба ясно осознавали, что разговор шел сложный, умственный, обстоятельный... Сугубо мужской разговор...

Петр привстал, протянул другу через стол свою мужественную руку. Таежный Волк, в свою очередь, также привстал и протянул свою мужественную длань Петру. Мужчины с большим чувством обменялись крепким рукопожатием. Они поглядели друг на друга хмельными преданными глазами. После чего вновь опустились на стулья.

– У каждого из нас – своя индивидуальная рожа,– сказал Петр.– Вот в чем вся суть!

– Вот именно,– подтвердил Таежный Волк. – Вся суть – в наших рожах!

– Суть всей этой трагикомедии, всей этой хренотени под названием человеческая жизнь! Согласен ты с этим?

Таежный Волк задумался. 

– По-моему, это оч-чень сложный вопрос... – Без сто грамм нам его не решить...

Петр взмахнул рукой:

– Наливай!

Последующие полчаса протекли в таком же конструктивном диалоге. Стрелки часов показывали без четверти семь, когда Петр, наконец, произнес:

– Старик... а можно, я задам тебе один вопрос?

– Валяй.

Петр поднял на старого друга испытующий взгляд.

– Старик, а ты не скажешь мне, зачем мы с тобой живем на этом шарике? Чтобы ходить на работу, и отдавать зарплату жене? Ведь должен же человек иметь какую-то цель в жизни?

– Ну.

– Баранки гну! Вот ты – имеешь цель в жизни?

– Я-то? Гмм... К-ха! – Волк кашлянул в кулак.

– А я имею! – торжественным басом возвестил Петр.

Они помолчали.

– Старик… – вновь осторожно начал Петр.

– Ну?

– А хочешь, я открою тебе свою душу?

– Ну.

– Сереня, только это строго между нами...

– Могила!

– Ты понимаеш, старина,– на всякий случай предупредил Петр. – Это – сугубо личное, можно даже сказать, сокровенное. И мне бы не хотелось, чтобы об этом трезвонили на всех углах.

– Считай, что это уже умерло! – заверил Волк, прижимая ладонь к сердцу. – Вот тут – похоронено и забыто. И травкой поросло. На веки веков!

– Ну, хорошо. Только учти: сие – тайна великая есть!

– И ты прекрасно знаешь, как я умею хранить чужие тайны, – вставил Керя с глуповатой улыбкой.

– Ладно. Говорю тебе, как своему самому лучшему другу... Сереня, я... я... – Петр запнулся и покраснел,– пишу стихи!

 

Глава шестая

Спирт – серьезный товарищ

– Стихи?

На лице папы Шульца читалось явное недоверие.

– Да, стихи! И, между нами, девочками, говоря,– довольно таки недурные стихи,– прихвастнул Петр. – Моя «Баллада о лошади» – это жемчужина современной поэзии.

– Иди ты!

– Сереня, но только это – строго между нами!

Петр поднялся из-за стола. Он пошатнулся. Покашлял в кулак.

– Вот, слушай.

Поэт театральным жестом взметнул руку к потолку и стал декламировать тягучим набатным голосом:


Лошадь в стойле стояла

Сено жевала, фырчала,

Лениво хвостом мотыляла

И тихо о чем-то вздыхала...


Тускло впалый бок отсвечивал...

Морда лошадиная скалилась жалобно.

Глаза смотрели по-человечьи,

С грустью собачьей...


А зубы, длинные и желтые,

Обнажались в ее старческом рту,

Когда лошадь задумчиво

Приподнимала верхнюю губу...


И уши, такие чуткие,

Торчали из ее головы.

И было в них что-то трогательное.

Но что? Не знаю… Увы!


А хвост мотался из стороны в сторону,

Гоняя жужжащих мух.

И лошадь сипела и дергалась,

Не в силах сносить адских мук.


Она одиноко стояла

На земляном полу,

И даже не подозревала,

Что жизнь ее катится к концу


То была старая лошадь,

Простуженная на ветру.

То была больная лошадь,

Проснувшаяся поутру...


Той длинной осенней ночью,

Была лошаденка чуть жива.

У ней болели зубы,

И левая задняя нога...


И ноздри шевелились так жалобно

На ее мокром носу,

Когда лошадь стонала

От острой боли в левом боку...


А мухи кружили, кружили

И лезли под рыжий хвост!

И было ей больно и горесто

И было обидно до слез!


Зачем, ах, зачем жизнь прожита?

Вот в чем общелошадиный вопрос!

Затем, чтоб таскать повозки,

Иль в стойле жевать овес?


Уж утро встает над конюшнею...

Бледный брежжит рассвет.

И новый день занимается,

А сил для работы уж нет...


И лошадь веки смежила,

Поплыла в сверкающий мир.

Она, молодая, красивая,

Стоит на лугу средь кобыл...


– Ну, и так далее,– сказал Петр. – Всего 12 песен! Ну, чо скажешь?

– Почти как у Пушкина,– определил Керя.

Петр покраснел от удовольствия.

– А тебя уже где-то печатали?

Лицо поэта болезненно перекосилось:

– Пока что нет.

– Но ты уже пытался где-нибудь тиснуться?

Друг обречено махнул рукой:

– А... дохлый номер! Ходил тут к одним...

– И чо?

– А чо... Сидят в своем болоте и дуются от важности...

Он потянулся к бутылке, но увидел, что та пуста.

– Ты понимаешь, старина... весь фокус-покус в том, что им не нужны таланты!

– То есть как это – не нужны? – Керя был крайне удивлен.

Петр лишь улыбнулся его наивности:

– А так! Талант должен ниспровергать авторитеты! Он должен петь чистым звонким голосом. Как соловей! А кому это понравится, если ты вдруг запоешь, как соловей? Рутинерам, которые, не имея в груди искры божьей, рабски копируют отжившие формы?

Он с ядовитым смешком помахал пальцем:

– Э, нет! (Керя заметил, как у друга нервно дернулась щека). В нашем литературном болоте разрешено только квакать. Причем, как можно тише и противней. Иначе – сожрут!

– Так, так... – Керя задумчиво почесал затылок. – Выходит, тебе не удалось протолкнуться?

– А как? – возбужденно вскричал Петр. – Скажи мне, Серый, как? Ведь для того, чтобы засветиться, я должен написать что-нибудь серое и бездарное. Причем, по строго установленному шаблону! И затем получить одобрямс от нашего главного болотного кулика. А без его одобрямса – ни-ни! А я... – Петр застучал пальцами по груди,– я, волей Божею, поэт! Они же меня за версту чуют!

– Ну, а в журналы? Ты не пробовал посылать?

– Да, пробовал пару раз...

– И чо?

– А чо... И они меня тоже послали... Так вежливо, знаешь, на фирменных бланках... Мол, ваше произведение, к сожалению, незрело... Советуем побольше читать Пушкина, Некрасова... А я не Пушкин и не Некрасов! Я – Петр Васильевич Воробьев! Можешь ты это догнать?

– Могу,– кивнул Керя.

– Эх, старина... – простонал Петр. – Ты знаешь, иной раз так хочется взять в руки такой большущий валун и кинуть его в наше стоячее болото! Да так, чтоб брызги поднялись аж до небес!

Он помолчал, ероша волосы.

– Ведь как мы живем, а? Скажи, как? Утром встал, точно робот, и погнал на работу. Пришел с работы, поцапался с женой и лег спать. А утром вскочил – и снова погнал по кругу. И так изо дня в день! Изо дня в день! А ведь для того, чтобы жить полнокровной, насыщенной жизнью, нужны свобода, свежие впечатления, общение с интересными людьми... А где у нас все это? Где? Ну, вот забалабасили мы с тобой полкило водяры и сидим, калякаем... Ты смотришь на мою пьяную рожу, а я – на твою. Вот тебе и общение с интересными людьми, и свежие впечатления... Да посади в наше болото Пушкина – и он не пикнет!

– Ну, а жена чо? – вдруг бухнул Волк.

– Чо жена?

– Ну, она-то как? Буром не прет? Ведь поэт в семье,– рассудительно заметил Таежный Волк,– такому, знаешь, тоже не позавидуешь...

– Э... чо с нее взять... – досадливый взмах руки. – Говорит, для того, чтобы выйти на чистую воду, надо садиться за весла и грести, а не бока на диване отдавливать. Как будто писать стихи – это картошку копать!

Поэт в раздражении поднялся из-за стола:

Мой звездный час —

В хитросплетеньи слов.

Моя дорога

Стелется туманом...

 

Иду по ней –

За поворотом поворот,

Роняет месяц слезы

По карманам...

 

– Твои?

– Мои... – Петр усмехнулся той особенной усмешкой, которой могут усмехаться лишь непризнанные гении. – Или, например, такое:

Равнодушно смотрю я на женщин...

Одной больше, одной меньше...

 

Я на женщин гляжу равнодушно.

Ну чего вам, бабоньки нужно?

 

Папа Шульц загоготал, довольно потира руки.

– А ты говоришь: Пушкин, Есенин... А, короче!

Поэт в сердцах махнул рукой и, встав, направился к буфету.

– Тут у меня в загашнике где-то был цуцик,– пояснил Петр, погруженный в свои невеселые думы. – Сейчас мы его с тобой по такому поводу треснем!

Он взял с полочки двухсотграммовую бутылочку для детского питания. В ней было граммов сто светлой жидкости.

– Ты понимаешь, старина, – сказал Петр, задумчиво помахивая у груди «цуциком»,– к поэту нельзя подходить с обычной меркой. Это – люди особого склада души...

С этими словами он откупорил бутылочку и разлил ее содержимое в стаканы.

– Поэт все время на гранях. Он может радоваться, словно дитя, любому пустяку: солнечному зайчику или полевому цветку, например... и в тоже время страдать из-за таких мелочей, которым простой человек не придаст никакого значения.

Тут Петр подошел к крану и набрал воды в кружку.

– Поэт – это особое, тонко ранимое существо,– ставя кружку на стол, пояснил он серому Волку. – Он может тебе улыбаться – а внутренне переживать мировые катаклизмы...

Друг бросил жадный взгляд на стаканы.

– А это чо?

– Спирт.

Керя взял кружку с водой.

– Поэт живет в своем, особенном мире... – вновь начал Петр и вдруг вскричал, накрывая стакан приятеля ладонью. – Тпрру, старина! Ты чо делаешь?

– Разбавляю водой,– недоуменно сказал папа Шульц. – А чо?

– Зачем?

– Так ведь пожечь все можно внутри!

– Никогда не пожжешь! – убежденно сказал Петр. – Надо только уметь грамотно пить.

– А я как пью?

– Как дилетант.

И Петр, отвлекшись от высоких разговоров о литературе, стал пояснять приятелю, как правильно пить спирт:

– Смотри,– наставлял он друга,– сперва берешь в рот небольшой глоток воды. Потом делаешь что? А? Вопрос на засыпку: вдох – или выдох?

– Вдох, конечно,– сказал папа Шульц.

– Ха-ха! Мальчишка! Как ты безграмотно пьешь! Вот что значит голая практика без серьезной теоретической подготовки! Выдох! Запомни это, и заруби на всю жизнь на своем сизом носу! Это – азы, которые обязан знать каждый уважающий себя интеллигент. Затем, не дыша, пьешь спирт. Вода идет первой и смачивает тебе кишки, так что обжечься практически невозможно. Но не дай тебе Бог хапануть в этот момент воздуха! Тогда все! Ты пропал! Затем, не дыша, делаешь еще один глоточек воды. И все, можешь дышать.

Он взял в одну руку стакан со спиртом, а в другую – кружку с водой.

– Меня, кстати, этой методе один исключительно компетентный в этих областях мужик научил,– пояснил Петр.– Жаль только, что рано загнулся... Прикидываешь, день чувака на работе нет, другой, третий.. Приходят к нему с работы домой – а он один жил, жинка с детьми от него ушла – а он тю-тю, уже посинел...

– Ну, что ж, все там будем,– философски заметил Волк.

– Вот именно,– сказал Петр. – И гении, и графоманы... Никого не минет чаша сия!

Он поднял стакан с добродушной улыбкой:

– Смотри и учись, сынок, пока я живой!

Пил Петр намеренно не спеша, акцентируя внимание друга на узловых моментах своей методы. Получив наглядный урок, выпил спирт и папа Шульц.

– Ну как?

– Нормал!

– Вот видишь. Такое ощущение, словно ты испил живой водицы… А пить эту разбавленную муть... Фи! Это как же надо себя не уважать...

До сих пор все шло как по маслу: Петр облегчал душу перед своим закадычным другом; друг, в свою очередь, обнажал душу перед Петром; за столом царила атмосфера полнейшего взаимопонимания.

Приятели чувствовали необыкновенный прилив сил; никогда, никогда еще им не было так хорошо, никогда мысли их не работали с такой удивительной ясностью – прямо берись за перо и пиши роман!

Однако Настя, сидя в своей комнате, уже давно почуяла неладное. Таежный Волк не внушал ей доверия. Ей были не по душе его воровато бегающие глазки, его крикливые брючки с подтяжками и самодовольный хохот. Меньше всего ей хотелось бы видеть своего безвольного мужа в компании с таким человеком.

«Неужели он снова напьется?» – с тревогой думала она, отчетливо слыша сквозь тонкие, неплотно закрытые двери громкие разлагольствования захмелевших мужчин.– И опять выкинет какое-нибудь коленце? А давно ли он стоял перед ней на коленях и слезно клялся, что это – в последний раз?»

– …Лично я ни на какие коньяки не променяю! – проповедовал Петр. – А уж тем более на бормотуху. Та действует предательски, как неверная жена: обволакивает, обволакивает – так что толком и не поймешь, когда ты выпал в осадок. Наутро голова – как чушка, а морда словно отлита из бронзы. А спирт – эт-та серьезный товарищ. Этот сразу по голове, как обухом – бабах – и ты в офсайде!

Прошло еще минут пять – и Петр принес на кухню гитару. Взяв несколько вступительных аккордов, он с надрывом запел:


Я к ногам твоим припал, милая моя.

Я любви твоей искал, милая моя

Ты ж меня не пощадила, милая моя

Сердце нежное разбила, милая моя.


По ковру ступили ножки, милая моя.

В кровь изранила ты ножки, милая моя.

Гибкий стан к ковру склоняет, милая моя.

И осколки собирает, милая моя.


Но не склеить уж осколков, милая моя.

Сердца нежного осколков, милая моя.

И заплакала так горько, милая моя!

Утри слезы, моя зорька, милая моя.


Друга нежного прости ты, милая моя.

И впредь ножки береги ты, милая моя.


После этой песни (заметим в скобках, что ее автором был сам исполнитель) Петр почувствовал, что весь свет перевернулся в его глазах.

Был летний вечер, и все так же ласково светило солнце. И тихо отмеряли время жизни настенные часы...

И вот из души Петра поползла горечь. Его охватила обида; и злоба, и разочарование, и сатанинская гордыня непонятого, как ему казалось, и оскорбленного в своих лучших чувствах человека, омрачила его рассудок.

Без четверти семь, бард отложил гитару и сказал, тревожно растирая грудь:

– Старик, ты знаешь, что-то у меня такое настроение мерзкое... Давай еще вмажем!

– Я не прочь! – откликнулся верный товарищ.

– Так что, двинули?

– Пошли. Твоя, наверное, съест тебя без соли?

– Что? – багровея, вскричал Петр. – Жена! Жона-а!

Супруга явилась пред «светлые очи» мужа.

Покоритель тайги вышел из-за стола. Он стоял, заложив пальцы за подтяжки и слегка пошатывался. На его раскрасневшемся лице блуждала самодовольная улыбка.

– Жена... – вкрадчиво заговорил Петр, сверля супругу злыми красными глазами. – Я, кажется, уже говорил тебе, что вот этот Волк – мой самый лучший друг... Друг! Можешь ли ты понять значение этого слова? Но он, видишь ли, сомневается в том, что я могу прошвырнуться с ним по вечернему Бродвею... Так вот, я хотел бы узнать твое мнение... Как ты считаешь, имею я право прошвырнуться по Броду со своим с-самым наилучшим дружаней, или не имею? Мне, собственно говоря, твое мнение важно.

Укоризненный взгляд жены взбесил мужа. На его щеках проступили желтые пятна, и он стал похож на разъяренного быка. Гриша, предчувствуя недоброе, выбежал из комнаты и прильнул к материнской ноге. Мальчик смотрел на отца исподлобья хмурым настороженным взглядом.

– А ты чего явился сюда, защитник? – злобно зарычал на сына отец. – Не бойся... Никто твою драгоценную мамочку не обидит...

Он снова метнул враждебный взгляд на жену:

– Ну, что молчишь? Или язык проглотила?

Губы Насти дрогнули.

– Ну что ж! – вскричал Петр. – Что ж! Отлично! Не хочешь отпустить меня по-доброму – тогда возьми цепь и прикуй к своей юбке! Ведь ты же этого добиваешься? А? Этого? Скажи?

Жена продолжала смотреть на него укоризненным взглядом. Лицо Петра исказила гневная гримаса.

– Ну, что молчишь? Мы уходим!

– Куда?

– А... заговорила... Когда мужчина уходит из дому – ты должна молчать. Когда же он задает тебе вопросы – ты должна отвечать. Идем, Сереня!

– Петя,– сказала Настя с мягкой улыбкой. – А, может быть, ты лучше ляжешь, поспишь?

– Что-о? Спать! Ха-ха! С чего это тебе взбрело в голову, глупая женщина? Я не хочу спать!

– Ты скоро вернешься?

– Женщина... – зашипел Петр. – Ты... должна... молчать!

Он наставительно приподнял палец, явно рисуясь перед Керей:

– Запомни это! Ты должна молчать, когда мужчина уходит из дому!

 

Продолжение 2 

Опубликовано в категории: Проза / Повести и романы / Антиалкогольная тема
25-06-2013, 08:55

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.