Какими мы уже не будем
Глава первая
Перекличка
– Карманов!
– Я!
– Так. Хорошо, друже. Садитесь.
– Костылев!
– Есть.
– Так... Хорошо... Очень приятно.
Нуль ставит в журнале жирную точку и, с медовой улыбочкой на своей лисьей мордочке, поднимает свою лысую голову. На нем – темно-синий китель и широченные флотские брюки, очевидно, доставшиеся ему в наследство от прадедушки, принимавшем участие в русско-японской войне. Брюки коротковаты, и между штанинами и тяжелыми допотопными ботинками можно увидеть желтенькие кальсоны, приводящие всю нашу группу в неописуемый восторг. Нуль старомоден, как динозавр и очень склочен. На его носу поблескивают маленькие очки, способные заинтересовать ценителя антиквариата. Лысина у него примечательна тем, что на ней темнеет клок щетины, смахивающий очертаниями на остров Шри-Ланка. Говорит он высоким певучим голосом, который, впрочем, в иные моменты срывается на петушиные обертоны. Таков наш «классный папа», Николай Александрович Румянцев по кличке Нуль.
Николай Александрович одаривает меня лучезарной улыбочкой:
– Смотрите, какой вы приятный молодой человек. Ну, так как у вас дела, друже?
– Нормально.
– Хвостов нет?
– Нет.
Румянцев перелистывает страницы журнала и с сожалением вздыхает:
– Смотрите-ка... Действительно, нету.... Ну, что ж... Ладно, друже, садитесь. Король!
– Я-а ту-та... – приторно-сладеньким голоском отзывается Вячеслав, он же Шпингалет, слегка отрываясь со стула.
Нуль отрывает взгляд от журнала и по-отечески ласково смотрит на Славу. Слава отвечает ему обворожительной «сыновней» улыбкой. Очень приятная картина. Слышится смех.
– Кто это, Слава? – спрашивает Нуль, прекрасно видя, что перед ним именно Слава, а никак не Петя и не Вася.
– Ну да.
– Хи-хи,– смеется Нуль.
– Хи-хи,– почтительно вторит ему Вячеслав.
– Ну, так как же у вас дела, друже?
– Да, вроде бы, ничего...
– Так, говорите, ничего? – лыбится Нуль. – Значит, у вас нет хвостов?
– Хвостов? – Шпингалет дурашливо озирается на свой зад. – Каких хвостов?
По ходу «пьесы» подаются веселые реплики с мест:
– Что, что? Хвостов?
– Где?
– У Короля в штанах!
– Так сколько же у вас двоек, друже? – интересуется Румянцев.
– Пока что две,– посмеиваясь, отвечает Шпингалет.
– Да? А по моим данным пять...
– Ну что вы, что вы! – Слава вскидывает руки.
– Ну, хорошо, идите сюда, друже... Давайте, будем считать ваши хвосты вместе.
– Ну что ж, давайте,– не возражает Вячеслав.
Игриво посмеиваясь, он подходит к Нулю и заглядывает в журнал.
– Так... – Румянцев листает страницы. – По деталям машин – раз?
– Ра-аз... – охотно соглашается с ним Шпингалет.
– Так... Хорошо... По черчению – два?
– Два-а...
– Так... Отлично! По сопромату – три?
– Три-и.
– Ну, смотрите, как хорошо,– от всей души радуется Нуль.– По ДВС – четыре?
– Как – удивляется Слава. – И по ДВС тоже?
– А вы что же, и не знали?
– Понятия не имел!
– Вот, взгляните-ка,– радостно хихикает Нуль. – Совсем свеженькая!
– Да, действительно... – Слава озадаченно чешет затылок. – Еще совсем свеженькая... Только-только получил!
– Так как же это вы, друже, так опростоволосились?
Слава пожимает плечами:
– А кто ж его знает! Сам не пойму.
– Наверное, не хотите учиться, а только пьете дурное зелье и танцуете с шальными девками буги-вуги,– посмеевается Нуль.
– Ну что вы, что вы, Николай Александрович, как можно!
На лице Нуля – сладчайшая улыбка:
– Наверное, думаете: «Э, зачем мне эта учеба! Я и так проживу!»
Он встает из-за стола и начинает рассказывать одну из своих баек.
– Вы знаете, друже, был у меня в группе один такой Вася (при этих словах Нуль нежно похлопывает Вячеслава ладошкой по животу.) Здоровый, красивый, как теленок! Сколько раз я ему говорил: «Вася, милый! Не пей ты это дурное зелье! Не ходи на танцульки!» А он: «Э, что мне сделается! Я вон, какой здоровый!» А потом плакал вот такими крупными, как яблоко, слезами...
С «Камчатки», вальяжно развалясь на стуле, гудит лоботряс и матерый прогульщик Никита:
– Ну, так уж и как яблоко! Не может быть!
Тотчас отзываются веселые голоса:
– А, може, как груша?
– Чи, як айва?
– А как какое яблоко, Николай Александрович? – уточняет Емеля. – Как Семеринка, или как Джонатан?
Никита басит:
– А чего ж он плакал?
Нуль охотно поясняет:
– Влез в пьяную драку, в пьяном угаре, из-за какой-то шальной девки, а потом получил два года исправительных работ в лагерях общего режима!
Он радостно смеется. Восхитительный старичок!
– Да-а... наставительно басит Никита. – Танцульки до добра не доведут...
– И вы так думаете? Ну, смотрите, как хорошо! Правильно! Молодец! Кто это сказал? Никитин?
– Нет. Баба Феня,– грубит Никита.
– Ну, бросьте, бросьте. И вы, я вижу, такой же шалопай, как Слава. Наверное, тоже пьете дурное зелье?
– И танцуете с шальными девками буги-вуги! – кричит Емеля
– А? Кто это сказал? Емелькин? Хорошо... А вы... – Николай Александрович укоризненно трясет лысой головой,– такой здоровый и красивый...
– Как теленок! – подсказывает Емеля.
– Правильно. Молодец... Как теленок... Смотрите-ка... Хи-хи.
– Хи-хи!
– Ха-ха!
– Хо-хо-хо!
– Чуваки, а вы слыхали: в ЦУМ завезли шикарные колеса!
– Витек, а ты куда слинял вчера со своей рыжей?
– Свалил к ней на хату.
– О, это по-нашему!
– А ведь говорят же, что ласковое теля – две матки сосет! – радостно выкрикивает Емеля одну из любимых поговорок Нуля.
Волной прокатываются насмешливые выкрики:
– А то и три!
– Бывает, и четыре!
– И даже пять!
– Конечно. Всякое бывает.
–Так неужели этому Васе обязательно надо было ходить на танцульки? – с недоуменной миной вопрошает Емеля. – Неужели нельзя было пойти в библиотеку, или в театр?
Пошла веселая трескотня:
– Или в музей!
– Я, например, был вчера в картиной галлерее!
– А я в филармонии!
– А я в планетарии!
Румянцев согласно трясет лысой башкой:
– Вот и я то же самое говорил Васе. А он: «Э, что мне сделается! Я вон какой здоровый! У меня третья категория по боксу!» А потом прислал из тюрьмы жалобное письмо.
Голос Емели:
– И что ж он в нем писал? Наверное, каялся, что пил дурное зелье?
– И ходил на танцульки?
– И танцевал под дикую музыку буги-вуги?
– Да, буги-вуги,– говорит Нуль. – А что?
– А ведь есть же и хорошие песни? – подает голос Сима.
– Конечно, есть! – лицо Румянцева расплывается в довольно глупой улыбочке.
– Какие, например? – откинувшись на спинку стула, улыбается Никита.
– Ну, «Из-за острова на Стрежень...» Или «Геологи». Что, разве это плохие песни?
В аудитории – буйное веселье:
– Чудесные!
– Замечательные!
– Бесподобные!
– Да, это вам не буги-вуги...
– И почему бы такие песни ни петь на танцульках? – удивленно сдвигает плечами Емеля.
Никита одобрительно гудит:
– Конечно! Можно было бы петь на танцульках «Геологи».
– Или «Из-за острова на Стрежень!»
– Или «Вдоль по Питерской...»
Раскинув руки, как оперный певец, Никита затягивает могучим густым басом:
Э-эх, вдоль па Питерскай...
Пробует себя в роли солиста и Емелькин:
Эх, да вдоль по Колодезной...
– Николай Алексанрович, а вы знаете, какую еще очень хорошую песню можно было бы петь на танцульках? – с невинным видом вопрошает Никита.
– Какую, друже,– не ожидая подвоха, лыбится Нуль.
– А вот, послушайте.
Никита начинает петь:
Во саду ли, во огороде,
Поймали китайца,
Посадили на песок,
Отрезали яй...
– Ну, бросьте, бросьте! Сейчас же прекратите!
Бурный смех.
Голос Емели:
– Николай Александрович, а вы слыхали, что сейчас даже шальные девки ходят на танцульки пьяные?
– Да что вы говорите?
– Да. И такую шальную девку можно прямо с танцулек тянуть в кусты!
– Вот как? – от удовольствия у Николая Александровича отвисает челюсть. – Постойте, постойте! Но ведь это же так, как говорят моряки, можно и на винт намотать?
Бузотер Емеля пренебрежительно машет рукой:
– Э! Ничего не будет! Волков бояться – в лес не ходить!
– А? Кто это сказал? Никитин?
– Верно.
– А вы что, тоже шальных девок водили в кусты?
– Ес-тес-ственно...
– Ой, друже! – качает мудрой лысиной Румянцев.– Не зная броду – не лезьте в воду!
– Э, что мне будет! – самонадеянно басит Никита.– Смотрите, какой я здоровый и красивый!
– Как теленок! – вставляет Емеля с дрожащими в улыбочке сочными розовыми губами.
– Вот вчера тянул я одну девку в кустах... – начинает делиться воспоминаниями Никита.
– Шальную? – уточняет Емеля.
– А то какую ж еще?
– Ну, ну...
– Так вот, затащил я, значит одну шальную девку в кусты, и...
Нуль хлопает ладошкой по столу:
– Ну, все! Сейчас же прекратите этот балаган!
Он обращается к Вячеславу:
– Так по чем же у вас пятая двойка, друже?
– Не зна-а-ю... – сладенько мурлычет Шпингалет.
– Не знаете? Ии-те-рес-но...
– Да, ин-те-рес-но.
Николай Александрович листает журнал. Вячеслав, с приятной улыбочкой вежливого благовоспитанного человека, заглядывает ему через плечо.
– Смотрите-ка! Что-то я ее не нахожу,– разочарованно произносит Нуль. – Странно...
– Да, странно... – мурлычет Вячеслав.– А почему странно?
Нуль меряет студента игривым взглядом:
– Послушайте, друже, а когда вы уже сострижете свои патлы?
– Завтра...
– Да? – Николай Александрович нежно похлопывает Славу по животу. – Так что же мы будем делать с вами, друже?
– Не знаю...– скромно хихикает Вячеслав.– Вам видней...
– Может быть, написать позорное письмо родителям?
– Ну что вы, что вы!
– Или сразу выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума? Знаете, как говорят моряки: «Ой, не тратьте, кумэ, силы, опускайтеся на дно?»
В защиту Короля встают самые отпетые лоботрясы – Емеля и Никита:
– Ну, это слишком круто!
– Он исправится!
– А, может быть, лучше с двух сторон? – посмеивается Нуль, расставляя руки клещами.
– Как это? Как это? – Слава опасливо пятится от «папы».
– Выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума,– поясняет свою мысль Нуль, ласково похлопывая Вячеслава по животу,– и написать позорное письмо родителям.
– Ну что вы, что вы! – восклицает Слава, вскидывая руки. – Как можно! Я исправлюсь!
Мы кричим:
– Да, он исправится!
– Он сдаст свои хвосты!
– И сострижет патлы!
– Ведь есть же и хорошие прически?
– Конечно, есть!
– Какие?
– Под Нуль, например! Что, разве плохая прическа?
– Прекрасная прическа!
– Просто изумительная!
– Даже сам Котовский такую носил!
– И Ленин!
– И Хрущев!
– А «Утро в курятнике?»
– А «Взрыв на макаронной фабрике?»
– Еще можно: «Я у папы дурачок!»
– У папы? У какого папы?
– И почему бы с такими чудесными прическами не ходить на танцульки? – не унимается Емелькин.
– Или в филармонию?
– Или в картинную галерею?
– Или в драмтеатр?
Звенит звонок. Нуль посматривает на часы.
– Ну что, пойдем на перемену, или поработаем без перерыва и закончим пораньше?
Ответом служит дружный рев:
– Поработаем без перерыва!
– Неча прохлаждаться!
– Нам хлеба не надо! – хихикает в кулачок Слава.– Нам знаний давай!
– Хорошо, хорошо,– Нуль поднимает руку. – Поработаем без перерыва.
– И уйдем пораньше,– одобрительно гудит Никитин. – В забегаловку вот-вот должны подвести свежее пиво.
Нуль с лету заглатывает наживку:
– А? Что? Пиво? Кто это сказал? Никитин? А вы знаете, что в вашем возрасте пить спиртные напитки не рекомендуется?
– А в каком рекомендуется? – интересуется Емеля. – В вашем рекомендуется?
– Ну, пару кружечек пропустить можно...– гудит Никита. – Для настроения. Сейчас об этом даже врачи пишут.
– Постойте, постойте! Где пишут?
– А везде пишут. В «Здоровье», например, пишут. И в «Юности» пишут.
Мы бузим:
– И в «Пионерской правде!»
– И в «Мурзилке».
– Да что вы говорите! Быть не может!
– Как не может? – рокочет Никита.– Я сам читал!
– И я читал! – вторит Емеля.
– Ну, бросьте, бросьте вы эту подкулацкую болтовню! – машет руками «папа». – Вы знаете, какой страшный вред может нанести алкоголь вашему молодому, неокрепшему организму?
– Нет... – удивленно сдвигает богатырскими плечами Никита. – А, какой?
– Сейчас ваш организм молодой,– поясняет ему Нуль,– он растет, развивается... Вы думаете: «Э, что мне сделается, я вон какой здоровый! Выпью-ка я пару кружек дурного зелья, и буду ходить пьяный». А потом в вашем организме начнут возникать различные опухоли, гастриты, язвы...
– ЧЕ-ПУ-ХА! – убежденным тоном произносит Никита.
– Постойте, постойте, как чепуха?
– А что ж это за жизнь такая? На танцульки не ходи, с шальными девками не водись, пива не пей, под дикую музыку буги-вуги не танцуй...
– Правильно! И доживете до глубокой старости. Вот когда я был на фронте...
– Кто? Вы?
– Да-а... Я.
– Хи-хи...
– Ха-ха...
– И у нас на передовой стояла цистерна со спиртом. Так некоторые отчаянные сорвиголовы тоже думали: «Э, что мне сделается! Пробегу-ка я несколько метров и наберу себе в котелок дурного зелья, а потом напьюсь, и буду ходить пьяный». Так некоторые из-за этого дурного зелья головы свои сложили!
– А вы не побежали?
– Нет,– смеется Нуль. – И остался живой.
– Всех обдурил, да?
– Что?
– Ну, так то на фронте было! – выкрикивает Емеля. – А сейчас студенту что надо? Чара и голые бабы!
– А? Кто это сказал?
– Богуненко! Он пьет дурное зелье и голяком пляшет с шальными девками под дикую музыку буги-вуги!
– Ну, бросьте, бросьте! – Николай Александрович с улыбкой смотрит на Богуненко – скромного паренька по кличке Зубрун, единственного отличника в нашей группе. – Неужели Евгений пьет дурное зелье?
Мы радостно горланим:
– Еще как!
– Глушит стаканами!
– И курит папиросы!
– И нюхает анашу!
– А потом дерется в пьяном угаре из-за шальных девок!
Нуль стучит ладошкой по столу:
– Ну, все, все! Прекратите этот балаган!
– А? Балаган?
– Какой балаган?
– Кто такой балаган?
– А что это такое – балаган?
Николай Александрович захлопывает журнал, так и не доведя до конца перекличку:
– Что такое балаган? Балаган – это сборище таких оболтусов, как вы.
– Хо-хо!
– Ха-ха!
– Скоро звонок?
– Еще 35 минут. Но Николай Александрович обещал отпустить пораньше!
– Садитесь, Слава,– говорит между тем Нуль. – И состригите свои патлы.
– Чуваки! А чо сегодня крутят в «Павлика Мороженного?»
– «Убийство лысого в подвале».
– Как? Совсем, совсем лысого?
– Нет. Только некоторыми местами...
– Ну, все, довольно! – Румянцев стучит кулаком по столу. – Запишите тему...
Меньше всего на свете нам хочется записывать какие бы то ни было темы. Никита надевает на палец кольцо, выпиленное из бронзовой гайки. Он отставляет руку, любуясь кольцом.
– А? Что? Что это у вас такое? – резко клюет Нуль.
– Кольцо
– А вы разве не знаете, что советскому студенту носить кольца не рекомендуется? Это пережитки буржуазного прошлого. Снимите сейчас же эту побрякушку.
Вертя кольцом у своего носа, Никита с отлично разыгранным недоумением говорит:
– А что тут такого? Подумаешь! Сейчас все носят.
– Нет, нет, снимите! Ведь вы же не стиляга какой-нибудь. Снимите, советскому студенту эти буржуазные побрякушки ни к чему.
– А если советский студент женат, можно ему тогда носить буржуазные побрякушки? – интересуется Никита.
– Ни в коем случае!
– Как? И обручальное кольцо?
– А вы разве женаты?
– Кончено.
– Вот как? И что, штампик в паспорте есть?
– А как же!
– Смотрите-ка... Когда же вы расписались?
– Вчера.
– Ну, все равно, я бы вам эти побрякушки носить не рекомендовал.
– А почему?
– Да, знаете ли, всякие бывают случаи. Вон один мой знакомый тоже надел кольцо и всем говорил: «Смотрите, какая у меня красивая побрякушка!» А потом, в темном углу, на него напали трое верзил, избили до полусмерти и отняли эту побрякушку.
– Э, чего мне бояться? – тягуче басит Никитин. – Смотрите, какой я здоровый и красивый! Как теленок! Я сам, кого хочешь, в темном углу изобью!
Нуль, протестуя, поднимает руки:
– Постойте, постойте! А один мой знакомый как-то раз хотел запрыгнуть в машину и зацепился кольцом за большой ржавый гвоздь! И только он ухватился за задний борт – машину как дернет! Так кольцо, вместе с пальцем, и оторвало!
– Постойте, постойте! – в тон ему восклицает Никита. – А недавно один мой знакомый купил на базаре красивую фетровую шляпу, надел ее на свою лысую голову и говорил всем: «Смотрите, какая у меня красивая шляпа!» А потом выпил пару кружек дурного зелья и пошел в этой шляпе на свиданку к одной шальной девке. И только он подошел к ее общежитию – как с крыши ему на голову упал большой огнеупорный кирпич. Так шляпу, вместе с головой, и размозжило!
– А шальная девка осталась жива? – уточняет Емелькин.
– Нет. Ее потом машиной задавило.
– Не той ли, у которой в заднем борту торчал большой ржавый гвоздь?
– Ага,– говорит Никитин. – Той самой.
Нуль зеленеет от злости.
– Ну, прекратите, прекратите! – кричит он, сверкая глазенками. – Вы знаете, кто вы такой?
– Я? Не-ет...
– Вы – отщепенец, враг народа, деклассированный элемент!
– Что-что? Я – дисло... кло... какой, какой элемент?
– Снимите сейчас же вашу побрякушку и выйдите вон! – ревет «папа».
– Как? Снять обручальное кольцо?
– Какое, к чертовой бабушке, обручальное кольцо! — голосок Николая Александровича срывается на петушиный крик, лицо покрывается пунцовыми пятнами. – Бо-сяк!
Мы покатываемся со смеху.
Представление в полном разгаре!
Окончание
