Полустанок
1
Кен хлопнул дверцей, и она мягко
чавкнула в вечерней тишине. Машина покатила по дороге, а он остался стоять на её
обочине, с жёлтым портфелем в руке. В голове было пусто.
Он и понятия не имел, как оказался в
этой легковушке. Что было с ним, когда он ехал в ней, он тоже не помнил – не
мог даже воскресить в памяти облик шофера, который его вёз. Зачем он вышел из автомобиля,
он тоже не знал.
Когда машина скрылась из виду, Кен
зашагал по дороге. Вокруг него тянулись поля с редкими перелесками. Уже
вечерело, и низкие грозовые тучи обложили все небо. Сырой сизый воздух был
неподвижен, как вода в стакане.
Он двинулся по желтой грунтовке…
Потом свернул на боковой шлях.
Долго ли он шел по нему? Час,
полтора? Время исчезло, оно сжалось в некую упругую точку. И, вместе с тем, эта
точка вмещала в себя очень многое: и этот путь по проселочной дороге, и
какие-то события, происходящие в иных сферах бытия – события, которые (он
интуитивно угадывал это!) оказывали влияние и на его судьбу.
Сердце влекло его в родной город – в
те места, где прошли его детство и юность, где оставалась семья, и где был его
дом. В какой-то мере, его сейчас можно было бы сравнить с беззащитным котенком,
брошенным хозяевами за многие километры от своего жилища.
Как это животное находит дорогу
домой? Чем оно руководствуется? Каким образом настраивается на волны тепла и
домашнего уюта, входит в сферу привязанности к своим хозяевам? Где тот
загадочный компас, что указывает ему верное направление?
И вот этот четвероногий странник,
обдирая лапы, тощий, голодный, покрывает огромные расстояния, преодолевает реки
и, неведомым никому образом, возвращается домой.
Не таким ли инстинктом
руководствовался и Кен, сворачивая на эту тропу? Что было там, в конце этой разбитой
грунтовки?
Кен вышел из небольшой рощицы, и его
взору открылся полустанок.
У одноколейки стояли люди – человек
так двенадцать, или, может быть, пятнадцать. Кен подошел к ним и спросил у
какой-то женщины, скоро ли прибудет поезд. Она сказала, что он уже вот-вот
подойдет. А куда он идет? Женщина посмотрела на него так, точно он свалился с
Луны. «В Благовещенск, куда же еще?»
Отлично, подумалось ему. От
Благовещенска до его родного Славянска – всего полтора часа езды на Фантомасе. Но у него не было денег на
билет, и это беспокоило его, однако он постарался задвинуть эту мысль куда
подальше, на задворки своего сознания. В конце концов, Фантомас был обычным
пригородным дизель-поездом, а не каким-то международным экспрессом, так что он
попробует проехать и без билета…
Засветились белые лучи прожекторов,
и через минуту-другую грохочущий состав с матово светящимися рамами окон,
затормозил у низкой бетонной платформы. Пассажиры устремились к вагонам.
Несмотря на свою малочисленность, они устроили страшную давку – словно
при штурме Очакова. Кен вломился в поезд одним из первых, проскакал по проходу
и плюхнулся на свободное место у окна.
Он вытянул ноги, вынул из портфеля
газету, развернул её и сделал вид, что читает. В вагон врывались все новые
пассажиры. Они рыскали по узкому проходу, громко перекликаясь и рассаживаясь
тут и там. Скрипнули тормоза… За окном поплыли темные силуэты строений,
потянулись черные, почти неразличимые в густых сумерках ландшафты полей. Поезд
слегка покачивало, слышался мерный перестук колес. В рубиновом свете потолочных
софитов появилась проводница. Она шла по истертой ковровой дорожке, обилечивая
вновь вошедших пассажиров. Кен заметил её, как только она показалась в
коридоре, и еще глубже зарылся носом в газету.
Он притаился, чувствуя себя изгоем,
человеком второго сорта. В ушах звенел бесстрастный голос, смахивающий на голос
робота-автомата:
– Вошедшие, приобретаем билетики!
Кто еще не оплатил проезд?
Она приближалась. Неотвратимо, как
сама судьба. Судьба в образе уже пожилой женщины в синей железнодорожной
униформе, с лицом усталым и лишенным всяких эмоций.
– Вошедшие, приобретаем билетики!
Сидящая напротив Кена тетка раскрыла
свой кошелек и ковырялась в нем толстыми пальцами. Во время посадки, она
взобрала?сь на подножку первой, словно суворовский солдат, загородив своей
необъятной тушей весь проход. Тяжело дыша, она ухватилась за поручни
руками-окороками и все никак не могла вскарабкаться в тамбур вагона, и Кен поневоле
вынужден был созерцать ее упитанный зад…
– Кто еще не оплатил проезд?
Толстозадая, наконец, выковыряла из
своего кошелька деньги и протянула их проводнице.
– Мне до Буденовска.
Получив билет, тетка сунула его в
кармашек вязаной кофточки. Кен вдавился в угол. Он загородился газетой, точно
желая сделаться человеком-невидимкой. До его слуха донеслись скрипучие слова:
– Мужчина! А вы что расселись,
словно в избе-читальне?
Непонятно, на что он надеялся?
– Та вы шо, оглохли, чи шо? Я к вам
обращаюсь!
Он высунул нос из газеты:
– Га?
– Оплачиваем проезд!
Теперь в её голосе ему почудились
нотки лениво рычащей тигрицы. Кен отложил газету, и его губы дрогнули в некоем
подобии улыбки; он похлопал себя по карманам пиджака. Потом полез в один
карман, в другой… Его не покидало ощущение того, что все это происходит в
каком-то фантасмагорическом мире.
Однако же вагон был материальным, а
не сотканным из его сновидений, и он ехал в нём под мерный перестук колес – в
этом не могло быть никаких сомнений. И за проезд – он отдавал себе в этом отчет
– надо было заплатить. Так почему же весь этот диалог с проводницей казался ему
таким нелепым? Отчего ему чудилось, что тут что-то не так?
– Ну, шо вы там копаетесь, как жук в
навозе?
Она могла позволить себе быть грубой.
Он выдавил из себя вымученную улыбку и развёл руки:
– А я, кажется, потерял кошелек.
– Так, значит, заяц?
Всё. Слово было произнесено, и теперь
все открылось. Он – заяц, человек без билета, ему не место среди
добропорядочных людей.
Кен почувствовал, что взоры пассажиров
обратились к нему. Он взмок, и его лоб покрылся испариной. Толстозадая надменно
искривила свои сальные губы-лепешки и трубно высморкалась в носовой платок.
Похоже, его отчаянное положение ни у кого не вызывало сочувствия.
Кен приложил ладонь к груди:
– Обождите. Сейчас я вам все
объясню. У меня, наверное, сперли кошелек, понимаете? А мне необходимо попасть
в Славянск. Там мой дом, моя семья! Понимаете?
Он поднял на нее глаза, светящиеся
мольбой. Такой взор мог бы растопить и каменное сердце. И услышал в ответ:
– Это ваши проблемы.
Он понурился.
О чём можно было говорить с
человеком, который заявляет тебе: «Это ваши проблемы?»
– Оплачивайте проезд. Или вставайте
– и идем к бригадиру.
Кен поднялся со скамьи.
Странно, странно устроен человек. Он
наперед знал, что его высадят. И, вместе с тем, в душе его те?плилась надежда,
что проводница сжалится над ним и позволит ему доехать до Благовещенска. Но –
чуда не случилось.
Он встал со скамьи и покорно поплелся
за ней по истоптанной ковровой дорожке. Позади него раздались голоса:
– А куда это его повели?
– К бригадиру.
– И што же он натворил?
– А, безбилетник! Говорит, что у
него украли кошелек.
– Ага! Такой сам у кого хош чемодан
сопрет!
В задрипанной купешке, за
проржавевшим бачком для питьевой воды, сидел на скамье невзрачный мужичок в
форменном пиджаке с расстёгнутым сальным воротом, под которым виднелось
несвежее нижнее белье. Откидной столик у окна был заставлен немытыми стаканами
в подстаканниках.
– Ну, шо, Тамара? – спросил мужичок.
– Порядок?
– Мугу…
– А это шо ещё за голубь мира?
– Та заяц. Брешет, шо у него сперли
кошелек.
– А-а… – бригадир потянулся. –
Старая песня о главном…
Вагонному боссу было, наверное, лет
под сорок. Физиономия какая-то безликая, словно потрёпанная тряпка. Такого не
выделишь взглядом из толпы. Кен почему-то был уверен, что под его
железнодорожной фуражкой скрывается плешь.
– Так шо, гражданин? Не желаем
покупать билет? – спросил бригадир начальственным тоном. – Желаем проехать на
шару, за казенный счет?
– Так я же уже объяснял вашей
проводнице, что у меня куда-то подевался кошелек, – сказал Кен. – Не знаю, то
ли я потерял его где-то, то ли у меня его украли… Понимаете?
– Понимам, – сказал бригадир с
ухмылкой. – Отчего же не понимать? А вот, допустим, вы пришли в магазин, и
говорите там, к примеру сказать, что, так мол, и так, мне необходимо приобрести
пальто и ботинки. И заявляете при этом, что у вас украли кошелек. И как вы
считаете, отпустят вам продавцы товар задаром?
– Но мы же не в магазине! – возразил
Кен.
– О! Вот, значит, как вы рассуждаете!
Значит, вы, полагаете, что в магазине на халяву взять товар нельзя – а в поезде
на халяву проехать можно? Так?
– Нет, – сказал Кен. – Я этого не
говорил. Я просто прошу вас войти в моё положение и помочь мне найти какой-нибудь
выход!
– Что ж, выход мы найдем, – сказал
бригадир. – И очень скоро. Тамара, сколько там еще осталось до Баштановки?
– Минут сорок.
– Ну, вот, на Баштановке и будет ваш
коронный выход. С песней и с плясками. Если, конечно, вы не оплатите проезд.
– Но я же прошу вас, понимаете, очень,
очень прошу войти в мое положение! – Кен приложил руку к сердцу. – Ведь мы же все
– люди, и должны помогать друг другу, не так ли?
Войти в купе ему не предложили, и он
торчал в коридоре у открытой двери. Да и, после того, как в него вошла
проводница, места там оставалось не больше, чем в мышеловке. Бригадир придал
своей физиономии величественный вид, взялся за козырек и поправил фуражку.
– Я вижу, гражданин, что вы так
ничего и не поняли. Так вот, я вам сейчас всё объясню популярно. Вы знаете, что
такое подвижной железнодорожный состав? И вообще, что такое железная дорога?
Ну, так послушайте. Для того чтобы мы сейчас с вами могли ехать в этом вагоне, трудятся
тысячи людей! Ведь железнодорожную колею надо было кому-то проложить, не так
ли? Поезда же по воздуху не летают? Нужно было изготовить шпалы, рельсы…
Понимаете, нет? А потом надо было еще построить станции, горки, железнодорожные
вокзалы. А поезда? А вагоны? Вы что же, полагаете, что все это прилетело к нам
с Марса? Нет, многоуважаемый гражданин заяц. За всем этим стоит труд многих, и очень
многих людей. А теперь прибавьте сюда еще машинистов, обходчиков, ремонтников,
стрелочников, кассиров… Это что же, по-вашему – все шухры-мухры? И, наконец, –
он потряс пальцем перед своим носом. – Проводники! Эта же целая армия железнодорожных
работников! И, причем, работников очень и очень высокой квалификации! Которых
надо ещё обучить, обуть-одеть, и которым – вы только представьте себе это! –
надо ещё и платить за их труд! А вы как
думали? Что вагоны бегают по рельсам по мановению волшебной палочки? Нет,
многоуважаемый гражданин заяц, подвижной железнодорожный состав двигается по
рельсам благодаря усилиям огромного коллектива! И все это, вместе взятое, знаете,
как называется? Ин-фра-структура!
Он произнес это словцо по слогам –
гляди, мол, какие мудреные словечки мы знаем!
– И в этой инфраструктуре, –
продолжал витийствовать бригадир с весьма довольной рожей, – предусмотрены
также и контролеры, чтобы вылавливать всяких зайцев, не желающих покупать
билеты. Разных там любителей проехать на шару. Фармазонов, которые рассказывают
нам байки об украденных кошельках.
– Но я…
– Цыц! – властным движением руки
осадило его вагонное начальство. – Только не надо нам тут ля-ля! Ты знаешь,
сколько я перевидал на своем веку всяких шаровиков? Да если их всех привести
сюда – то и вагона этого не хватит! И все они поют мне одни и те же песни. А мы,
– бригадир постучал себя заскорузлыми пальцами по впалой груди, – действуем
строго по инструкции! И инструкция не велит нам провозить зайцев. Понятно? Но
если бы мы даже сделали бы для тебя исключение и пошли на такое вопиющее
нарушение инструкции – то в нашей системе ещё предусмотрены и такие люди, как
ревизоры, в чьи функции входит контроль за нашей служебной деятельностью. И
если они обнаружат, что мы укрываем зайца – ты знаешь, чем это нам грозит?
А ничем, подумалось Кену. Одна
шайка-лейка. Но вслух он, подыгрывая этому краснобаю, спросил:
– И чем же?
– А тем, что нас могут лишить
премии! Или вообще вытурить с работы к едрене-фене. А нам это надо? У нас,
кстати, тоже – и семьи и дети есть. Вот и объясни мне теперь, многоуважаемый
гражданин заяц, с какой это стати я должен из-за тебя подставлять свою голову
под топор?
– Хорошо, – сказал Кен. – Я отдам
вам свои часы.
Он ощупал рукой запястье, но часов на
нём не оказалось.
– Вот черт…
Бригадир усмехнулся:
– Что? И часы украли тоже?
– Не знаю. Может быть, сломался
браслет, и я их где-то обронил.
– Так, значит, ни часов, ни денег
нет? – строго прокомментировал вагонный царь и бог. – Так зачем же вы тогда садились
на поезд? Чтобы спереть у кого-нибудь чемодан?
– Да что вы такое говорите? – возмутился
Кен. – Как вам не стыдно?
– Вот што, гражданин, – произнес бригадир
суровым тоном, – или оплачивайте проезд – и ехайте до своего Благовещенска в
свое полное удовольствие, как все нормальные люди. Или я сейчас вызову по
телефону наряд милиции – и они живо определят вас в обезьянник. Хы! Будет он
мне тут ещё права качать!
Царь и бог снял фуражку и вытер с
темечка капли пота несвежим носовым платком. Как и предвидел Кен, череп у него
оказался совершенно голым, как школьный глобус – хоть бери указку и изучай по
нему географию. Бригадир сунул платок в карман пиджака и опять надел фуражку.
– Ну, шо там, Тамара? Сколько еще до
Баштановки?
– Та минут двадцать.
В подстаканниках тихонько тренькали
стаканы. На верхних полках лежали свернутые в рулоны матрацы, нависая над
головами проводников, как гробы. В мутном мареве рубиновых софитов физиономии
проводников казались похожими на рожи мертвецов. Очумевший от скуки бригадир
вновь принялся витийствовать. Мысли его текли по уже проторенному руслу. Только
теперь вместо магазина, в котором Кен решил взять «на шару» пальто и ботинки,
выступал универсальный магазин, где он хотел приобрести «на халяву» телевизор и
холодильник. Развивая эту благодатную тему, бригадир добрался, наконец, и до
фешенебельного ресторана, в котором Кен норовил заказать себе шикарный ужин,
кося при этом под дурачка и не имея в своем кармане ни шиша. Наконец этот
Спиноза опустился на ступеньку ниже, и принялся поразмышлять о том, что могло
бы произойти, если бы да кабы Кен вознамерился выпить на шару чашечку кофе
каком-нибудь кафе?
Вагон плавно покачивало на пологих
поворотах. Матрацы-гробы на верхних полках отбрасывали мрачные тени. Бригадир
продолжал без устали молоть языком, словно он подрядился развлекать своей
болтовней безбилетного пассажира. Ему бы министром путей сообщения быть, думалось
Кену. Никак не меньше.
– Баштоновка! – возвестила Тамара.
На этой станции его повели на выход.
И как не протестовал Кен, как ни упрашивал оставить его в вагоне – ему всё-таки
пришлось спрыгнуть с подножки на перрон в полосу какого-то странного белесого
дыма.
2
Ведущий программы «Паранормальные
миры» Андрей Цветков произнес:
– В поселке Новые Кулички убит
гражданин Халилов Арсен Махмудович, 1958 года рождения.
На экране телевизора Цветков
выглядел внушительно – крепкий, подтянутый, уверенный в себе мужчина лет
тридцати, или чуть более того. С цепким взором стальных проницательных глаз и
обветренной ветрами дальних странствий медовой кожей скуластого лица. У него
был уверенный голос доброго сказочника, уводящего за собой телезрителя в неведомые,
таинственные дали…
Это был бывалый путешественник,
тертый журналист, пытливый собиратель фольклора и очень тонкий аналитик, одетый
в грубые потрепанные джинсы, бордовую водолазку и серую штормовку, в которой
было так удобно сиживать у ночного костра, в какой-нибудь таежной глухомани.
Или карабкаться по хребту зловредной Шайтан-горы в поисках захоронения
Чингиз-хана, спускаться в разломы глубоких ущелий с неимоверной концентрацией
антител и всяческой отрицательной энергетики, от которой зашкаливают, а порой и
вообще перегорают приборы. И там, в чернильном зеве подземных галерей, у
какого-нибудь безмолвного мёртвого озера, окутанного упругими торсионными
полями, прислушиваться к леденящей кровь поступи некоего духа – хозяина
подземных недр. А также различать жуткие стоны несчастных существ,
поднимающиеся из центра Земли. И с дрожью в коленях, со вздыбленными от ужаса
волосами наблюдать странные свечения, обладающие всеми признаками разумных
существ, которые затем каким-то мистическим образом исчезают с пленок кинокамер
и фотоаппаратов. В таком прикиде удобно закатиться и в кабак, и пить там водку
со старинным приятелем, толкуя «за жисть». И достичь с ним консенсуса по одному
из ключевых вопросов бытия: «Все женщины – стервы. А уж их жёны – и подавно». А
потом пожать друг другу потные руки и нетвердой походкой разойтись по своим
углам. А на следующий день, в тех же самых джинсах, и в той же неизменной
штормовке, нанести визит самородку-ученому с двойной птичьей фамилией, к какому-нибудь
Гусеву-Лебеву, еще пока не признанному в снобистских академических кругах,
триста лет не выходящих из заезженного круга старых парадигм. И взять у него
интервью, до основ опровергающее не только теорию относительности Альберта
Эйнштейна, но и старые заплесневелые законы Исаака Ньютона, на которых зиждется
вся школьная физика. Очень хорош этот «прикид» и тут, на телевидении канала
НТВ, когда на экране вдруг появляется кровоточащий кварцевым свечением логотип
передачи на глухой черной подложке, начертанный вертикально, в два столбца,
подобно китайским иероглифам, и который сменяет свои очертания под
заунывно-скрежещущие звуки бог весть каких музыкальных инструментов. А затем
расползается по сторонам, как створки двери или театрального занавеса, за
которыми обнажается длинный пустынный коридор бесконечного лабиринта,
набегающий на телезрителя во всевозможных ракурсах, и в который прямо из стены
выходит Андрей Цветков своей собственной персоной. Он бесстрастно топает по
длинному изломанному лабиринту в своем простецком «прикиде». И его ноги в
кроссовках фирмы Адидас, взятые крупным планом, наконец, утверждаются в центре
черного квадрата – увеличенной копии знаменитого шедевра Казимира Малевича. И
Андрей Цветков стоит в профиль к телезрителю на этом гениальном квадрате,
который, по мнению знатоков, таит в себе бездну сакрального смысла. После чего,
подобно некой статуе на вращающейся платформе, разворачивается недвижимым корпусом
вокруг своей оси, и становится к зрителю анфас.
«В эфире программа «Паранормальные
миры и я, ее ведущий, Андрей Цветков» – вещает Андрей Цветков своим сочным
убедительным баритоном, и тут же берет быка за рога: «В поселке Новые Кулички
был убит гражданин Халилов Арсен Махмудович, 1958 года рождения…»
Продолжение
