Встреча
Помни...
Под утро, в середине лета
Я оживу, как лучик света
Тогда войдешь ты не спеша
В мой храм, уставшая душа.
Тебе под небом все знакомо –
Восход зари, раскаты грома,
И шелк, скользивший на балах
В тех давних, прожитых годах.
Любовь, измены, блуд, сомненье,
Второе в Духе воскресенье... –
Все помещаешь в свою меру.
Но крепко я держусь за веру.
И вот свершится – среди ночи
Ты воссияешь в доме Отчем.
Восстав из мертвых – первенец,
Победный примешь свой венец.
И не найдется больше «смелых»
Гонящих тех, в одеждах белых.
С волков сорвут овечьи шкуры.
В словесный блуд впадут авгуры.
Так вспомни с ужасом Тот день,
Когда вода накрыла сушу.
И сохрани живую душу
От жалких мысленных измен..
Листьям в дубравах лесных подобны сыны человеков...
Гомер
Пусть листья падают на землю...
Не говори, что жизнь прошла.
Как сущность древнюю, приемлю
Ту осень, что навек ушла.
Познав в природе миг измены,
Не стану по-живому рвать...
Восстань же, как тогда, из пены,
Земля, уставшая рожать.
Вот семя брошено в лугах...
В горчичном семени – Глагол,
И за него святым – в веках
Всходить на жертвенный престол.
А мне – взрасти среди плевел,
Довольствуясь кусочком хлеба...
Но жду – и голос возгремел,
И в третье буду поднят небо...
Увижу много бед и зол
И разопну в себе Иуду.
Но знаю – вечен твой Глагол,
И рядом с ним я вечен буду
* * *
Одеждой из облачных риз
Прикрылся продажный Париж,
Когда, не узнав королеву,
Сжигал на костре свою деву.
Но ты не похожа на Д'Арк.
Ты ходишь гулять в луна-парк.
Влюбившись в себя, как Нарцисс,
Ты с детства лелеешь каприз.
В тебя не бросали камнями,
И шла ты своими путями.
А та, кто в костер восходила –
Глупа? Ей грехов не хватило?
И вспомню лукавство я ныне
И то, как гремят на рабыне
Незримые цепи порока...
Да сбудется слово пророка.
Оставь ты в покое сердца,
Заблудшая божья овца...
Утешься плодами Париса,
Как нынче я горсточкой риса.
Всегда я ношу за спиной
Колчан с деревянной стрелой.
Сражу деву – ведьму – вампира,
Как образ бесплотного мира.
Встреча
Знаю твою я изысканность речи,
Пламень в глазах и нелепость седин.
Враг мой исконный, гонитель Предтечи,
Злобой дышащий, бутылочный джин...
Вот я с тобою один на один.
Знаю, не рад ты негаданной встрече.
Ведь оставаясь, как раньше, в тени
Ты подменял мои мысли и речи.
Страсти свои выдавал за мои...
Сколько поверило злому сомненью,
Горьких отведав плодов клеветы.
Рядом скакал ты заботливой тенью,
Щедро бросая под ноги цветы.
И, как вуаль, опускаясь на плечи,
Ум загоняя, в житейский Гулаг,
Смерь отразила бессмысленность встречи,
Падала пеплом в отцовский очаг.
Нет, не возвышу огня в серебре,
А помолюсь, чтобы стало в натугу,
Плач мой услыша на смертном одре,
Стрелкам бежать по извечному кругу.
После молитвы выйду на поле,
Стану в траве среди весен и зим
И посмотрю – вот невидим дотоле
Сходит на землю Ерусалим...
В саду
В душе моей начало листопада.
Слова мои меня же предают.
Участье друга… Много ли мне надо?
Плачу я больше, нежели дают.
А сердце в такт с природою стучало,
Ему потом, в безвременье, молчать…
Покоя нет – от пророка звучало.
Паденье листьев тоже благодать.
Откуда мысль в безжизненной нирване?
С людьми идет нечестная игра…
Сквозь ветви контур вырисован зданий.
Скамья. Листок. И нежности пора.
Я в этот сад ходить не перестану.
Мне нужно к жизни местность привязать…
Не близко мне до главного майдану.
Я здесь живу. Мне есть что рассказать.
Костер горит нетлеющей рябины
И вновь стихи Есенина звучат…
Кобзарь молчит. За долю Украины
Другие на майданчиках гремят.
Горит фонарь с прозрачными глазами.
Вселенский свет находит переток…
Я знаю то, что вещими словами
Мятеж в «Двеннадцати» осмыслил Блок.
Кому нужны одежды Коломбины?
Они лишь в памяти не выцвели еще…
В саду с печалью вечной Арлекина
Свое подставлю прошлому плечо.
* * *
Для живущих придуманы битвы,
Чтоб сражаться с невидимым злом.
Как пройти мне по лезвию бритвы?
Где эпох я найду перелом?
На пере, как на кончике шпаги,
Мои мысли должны умереть.
Оборвавшись на медленном шаге,
Перестану о жизни скорбеть.
А в отчестве нету признанья,
Для пророка, не ставшем молчать.
Изначально был акт мирозданья,
Но о тайне немеет печать.
И в делах я и в мыслях Обломов.
И такому мне хочется жить…
Что таят голоса семи громов?
Как все это ко мне приложить?
Мы как слово на белой бумаге,
Разорвавшие времени сеть…
Как Форсайты, ожившие в саге,
Той, которой уже не сгореть.
Возвращаюсь к тебе на рассвете,
Из квартир, что для духа тесны…
Я в свой образ вживаюсь при свете.
Я – листок у пришедшей весны.
* * *
Девушка с юга и гроздь винограда.
Мастера подпись – великой Брюллов…
Лувр, Эрмитаж и, конечно же, Прадо –
Весь ренессанс – под музейный покров.
Сколько с них сделано копий и штампов.
Вот потому-то бесценен шедевр.
Фрески, картины, эскизы, эстампы –
Подлинник сразу хватает за нерв.
Перлы искусства меня утомили.
Что же все ищет уставший мой взор?
Мальчиков тех, из фантазий Беллини
Кистью похитивших ангелов с гор?
Может быть тех – их послал Веронезе
Кубки доставить на стол жениха…
Там, где однажды, на вечности срезе
Воду в вино претворяли в мехах.
* * *
Но отчего душа больна?
Она как дева, обнажена.
И не звезда, но отдаленна.
В конечном счете, не вольна.
Не волен и внезапный дождь,
Прошивший нитями пространство…
Намек на форму постоянства –
Свободой прыснувший галдеж.
Мы мним владыками судьбы.
Скользя по кругу обстоятельств,
Так много делаем чудачеств…
А в самом деле мы – рабы.
… в больную усталую грудь
А. Фет
Навстречу библейскому лету,
Призрев притяженье земли,
Подобны небесному свету –
Каштаны в Херсоне цвели.
И вспомнилась строчка из Фета…
В больную усталую грудь
Забытого всеми поэта
Проляжет таинственный путь
Волхвов, ожидавших комету…
Несущих младенцу дары.
И Ветхому верным завету
Молчали о нем до поры.
Для встречи библейского лета,
Ведь должен проснуться Херсон!
Горела свечою комета
С звездою волхвов в унисон.
