24. Охотники за черепами
Буранбай сидел на камне у потухающего костерка, угрюмый и злой, как тысяча шайтанов. Весь день он рыскал по приграничным степям во главе своего конного отряда – да так и остался ни с чем.
Куда же подевались все соколоты?
Их деревни пусты, либо сожжены, а поля заросли сорной травой. Их дозорные стоят на курганах и, лишь завидят врага – тут же оповещают об этом всех своих соплеменников и те устремляются в леса, или же в города под защиту крепостных стен.
А что может сделать он с горсткой юных смельчаков?
Идти на городские стены?
А и в леса ведь тоже не сунешься – в них очень легко угодить в засаду. Кыпчакский воин хорош в бою, когда он на коне, в своей родной степи. Но пеший, на ограниченном пространстве, он уступает русскому воителю по всем статьям. К тому же, леса нынче наводнены лесными братьями. Проклятые ланцепупы! Неуловимые нелюди! Они засели под землей в своих потаенных норах, и ты можешь ходить над их головами, даже и не подозревая об этом. Причем их секреты рассредоточены едва ли не под каждым кустиком, и чужака они замечают издалека. И глазом не успеешь мигнуть, как они навалятся на твой отряд всем скопом и порубают его в капусту своими топориками.
И что же делать? Возвращаться на стойбище с пустыми руками?
Щенок! Еще молоко на губах не обсохло! – вот что скажут тогда о нём испытанные в боях воины, перемигиваясь за его спиной.
А что подумает о нем Агагюль?
При мысли об этой красавице кровь вскипела в жилах Буранбая, а грудь стеснило так, что ему стало тяжело дышать. Он вскочил с камня и пошел к Волчьей реке, протекавшей впереди за редкими деревцами.
Он остановился на берегу и стал глядеть на ее темные воды, а его мысли уносились лишь к ней… к ней одной.
Ах, Агагюль, Агагюль! Сколько бессонных ночей провел он, мечтая о ней! И чего же он только не вытворял с этой красоткой в своем ненасытном воображении!
Но – увы! пока только лишь в воображении…
Ибо ему нет и шестнадцати лет, и легкий пушок едва только начал пробиваться на его мальчишеских скулах, а ей – уже целых семнадцать, и в ее кувшине торчит сорок стрел!
Когда-то и он вонзит свою стрелу в её кувшин! И сделает это с превеликим удовольствием, уж вы поверьте!
Ибо каждый мужчина из рода бори1, если ему вдруг приспичит, имеет исконное право воткнуть копье у кибитки любой женщины своего племени, а потом войти к ней и совокупиться в полное свое удовольствие. А если мужчина познает какую-либо женщину впервые – он должен принести ей в дар свою стрелу. Таковы священные обычаи предков, и нарушить их не позволено никому. И чем больше стрел собрано в кувшине у женщины – тем более она уважаема среди своих соплеменников: ведь ей отдают предпочтение! Значит, она красивее и лучше других!
Однако же обладание кыпчакской женщиной – это привилегия исключительно воина, мужчины, того, кто может показать своим соплеменникам голову убитого им врага. И до тех пор ты – мальчик, хотя бы тебе и стукнуло уже сто лет.
А мальчик не смеет прикасаться к женщине. Таковы законы предков.
И когда пируют воины его племени – мальчик сидит в углу, опустив очи долу, словно девица, да только слушает, о чем толкуют между собой доблестные мужи. Сам же он не смеет принимать участия в их разговорах и пить с ними вино.
Нет, сперва надо раздобыть череп человека или, на худой конец, ланцепупа, сделать из него пиршественную чашу, и лишь затем... Богатые воины покрывают свои чаши золотом и очень гордятся этим. И каждый из них может поведать о том, когда и при каких обстоятельствах он сразил своего врага.
А чем может похвалиться он, Буранбай?
У его дяди есть несколько чаш, отделанных сусальным золотом. У отца – великолепная посудина из черепа его родного брата, хана Кончака, которого он убил в борьбе за власть, заманив в хитроумную ловушку. А когда его деду, Шаракуну, было пятнадцать лет, он уже снял свой первый скальп с головы какого-то соколота.
Да, скальп – стоящая вещь!
Мужчины их племени высушивают скальпы на солнце и их дубленную кожу используют в качестве полотенца. Чем больше таких полотенец приторочено к седлу воина, тем более он уважаем в своем народе. Недаром ведь старинная половецкая поговорка гласит: «Женщина гордится своими стрелами в кувшине, а мужчина – рушниками у седла».
В последнее время пошла еще одна мода: на колчаны из кожи человеческих рук. Они, конечно, не столь удобны, как обычные, но иметь их считается особенным шиком среди удалой молодежи из племени ель-борилей2.
И он, Буранбай, непременно должен сделать себе такой же колчан! И из него он достанет свою стрелу и поднесет ее в дар прекрасной Агагюль…
О, Агагюль, Агагюль… Какая же ты сладкая, желанная!
Буранбай смотрел на плавное течение реки в густеющих сумерках и мысли его уносились далеко, далеко...
И не ведомо было ему, что по этой реке плывут в ночи три человекомуравья – те самые ланцепупы, что отправились с Конфеткиным на хутор близ Диканьки и которые были атакованы на Потерянном озере крылатыми существами. Радуясь тому, что так легко отделались, посланцы Анабелы пошли назад, в Васильки, но впотьмах заблудились и свернули не в ту протоку. Всю ночь гребли они по неизвестной им речушке, сменяя друг друга, и к утру пристали к берегу.
…Всплыла луна, освещая реку серебристым светом. Буранбай задрал голову и завыл по-волчьи, как это делал перед сражением его отец.
Некоторое время стояла тишина. И вдруг раздался протяжный волчий вой.
Бори откликнулся! В груди Буранбая воскресла надежда.
Он вернулся к товарищам. Проверил, хорошо ли привязаны кони к деревцам, выставил охрану у лагеря и улегся спать на овчину у догорающего костерка.
Первые лучи солнца еще не заскользили над рекой – а он уже был на ногах. Буранбай сразу учуял слабый запах дыма от костра. Сердце юноши взволновано застучало.
Он тронул за плечо спящего Карабека. Легкий на подъем приятель бесшумно вскочил на ноги, и Буранбай дал ему знак взять оружие и следовать за ним.
Словно бори, крался Буранбай берегом реки на едва слышный запах дыма. За ним бесшумной тенью следовал Карабек.
Но чу! Буранбай замер и вскинул руку: готовься! Карабек застыл за его плечом.
На лужайке, у тлеющего костерка, лежали три фигуры. У берега темнела лодка, привязанная к вербе. Очевидно, спавшие на земле, кто бы они ни были, приплыли на ней.
Буранбай вынул из ножен саблю и кинулся к спящим. Один из них, очевидно, услышал шум и стал подниматься – но было поздно. Кривое лезвие блеснуло в воздухе, и рыжеволосая голова слетела с плеч.
Второй ланцепуп тоже начал вставать. Он уже поднялся на одно колено, когда в воздухе засвистела стрела Карабека и пронзила ему сердце.
Оставался третий. Он спал, как убитый, и на его устах расплылась блаженная улыбка. Буранбай отсек ему голову сонному. Дурачьё, подумал он, дрыхнут без задних ног, не поставили даже караул!
Он поднял за волосы отсеченные головы. Это были ланцепупы!
Его охватила пьянящая радость, и он стал осматривать свою добычу при блеклом свете занимающего утра.
Итак, теперь он – воин! Свирепый, кровожадный волк!
Он достал нож и умело снял скальпы с голов убитых им врагов. Затем отсек им руки и содрал с них еще теплую кожу: отличные выйдут сагайдаки! Он радовался своему успеху, как ребенок. Плечи его горделиво расправились, и грудь выгнулась колесом, а на устах играла самодовольная улыбка. Он – воин! Воин! И уж теперь-то он с полным на то правом вонзит свое копье в кувшин Агагюль – уж можете не сомневаться в этом!
Между тем Карабек свежевал тело своего человекомуравья – так мясник разделывает тушу барана или свиньи.
Забрав трофеи, друзья вернулись в стан – наполненные самодовольством по самые колпаки.
* * *
1 из рода бори – из рода волков.
2 Ель-борили – народ волка.
Продолжение 25. Ультиматум
