9. В поисках идеала
Три вещи были непостижимы для царя Соломона, и четырёх он не понимал: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря, и пути мужчины к девице.
Пути змея на скале, и пути мужчины к девице, если примерять это к Толерант Леопольдовичу, наглядно подтверждают справедливость этих слов.
Взять хотя бы и женский вопрос. Какими путями этот человек сходился со своими женами? Что привлекло его, положим, к его первой супруге, Ладе Любомировне? И отчего он так скоро зачаровался в ней?
Конечно, Лада Любомировна была красива, румяна да бела, и в этакую паву было очень нетрудно влюбиться. И характер имела ровный, спокойный, покладистый, однако же была не шибко-то и умна, и хозяйство толком вести не умела. Все больше за рукодельем сживала, да слушала сказки всяких баб и стариков. Особливо про старину разговоры заводить любила. И хотя и покорна была, и приветлива – а вот не было в ней ещё и эдакой бабской изюминки, эдакой экзальтированной страсти, перемены настроений, нервных всплесков – словом, чего-то такого, что в иных женщинах заставляют мужчин терять рассудок и лезть к бесу на рога. По своим манерам и по строю души больше походила на глупую деревенскую бабу, чем на княгиню из древнего рода.
И уж как, бывало, иной раз измывался над ней Толерант Леопольдович, как вымещал на ней свой скверный норов – а ей все нипочем: только глядит на него большими светлыми очами, точно корова, и молчит. Разве что не мычит ещё – и на том спасибо! Вот это-то и бесило в ней Толерант Леопольдовича больше всего! Это-то и выводило из себя! Уж для виду хотя бы, что ли, возмутилась. Бывало, Толерант Леопольдович даже и нарочно прицепиться к ней по какому-нибудь пустяку, и затеет ссору на пустом месте, только чтобы вывести её из этого глупого равновесия – а ей все нипочем. Голову опустит, и молчит, как тыква. А потом забьется в свою горенку и ревет там, дура-баба. И никогда-то ему и словечка поперек не скажет – все-то ладком, ладком норовит.
Одним словом, пресная жизнь вышла у Толерант Леопольдовича с его первой супругой, без всякой изюминки. И, что примечательно: ведь когда он брал ее в жены – была девка всем на загляденье, кровь с молоком! А уже через годик-другой скисла, стала чахнуть отчего-то и увядать, а на третий год взяла, да и окочурилась. Вот ведь какая комиссия выходит иной раз с женитьбой!
Впрочем, Толерант Леопольдович горевал недолго: через полгода опять женился – благо руки теперь у него были развязаны. Однако не просто, ой как не просто далась ему эта женитьба. Сколько перебрал невест, сколько поистратил нервов и сил, пока набрёл-таки на Смиляну Бояновну! И таки нашел то, чего так желала его душа! И умна, и красива, и фигуриста! И рода доброго, и с эдакой женской изюминкой. Ямочки на щечках так и играют, особливо, когда смеется звонким, как колокольчик, голоском, а глаза-то при этом сверкают, и нрав бойкий, веселый – огонь-баба! И по хозяйству тоже нечета покойной супруге. Все домашние у нее по струнке ходят. Только бровью шевельнет – и уже кидаются ее приказы исполнять. И все то у нее с шуточками, да с прибауточками. И ведь насчет изюминки тоже не ошибся, в самую точку угодил. Уж, такая выдумщица, такая затейница оказалась! Шагу не ступит без того, чтобы тут же не присочинить какую-нибудь быль.
То, например, выдумала, будто бы их ключница Марфа телегу муки украла и продала проезжим купцам, а на вырученные деньги своей племяннице три коровы купила. То наплела, что старший сын его, Иван, прижитый им от той же Марфы-ключницы, к ней приставать повадился да поглядывать, как она в бане моется. И даже двухлетнему чаду Толерант Леопольдовича от его первой жены досталось на орехи – он, мол, снял у нее с шеи золотую гривну, да и забросил ее в пруд, баловник этакий. И причем измышляла свои небылицы Смиляна Бояновна весьма вдохновенно, порой без видимых даже на то причин.
А уж вторая изюминка этой женщины и вообще так бодрила Толерант Леопольдовича, так горячила ему кровь – что уже лучшего и желать было невозможно. А заключалась она в том, что уж больно часто она заглядывалась на молодых парней. И хорошо бы ещё только заглядывалась, но и, как крепко подозревал Толерант Леопольдович, заводила с ними шуры-муры.
Короче сказать, насчёт изюминок второй своей жены Толерант Леопольдович обижаться уже никак не мог, их было, пожалуй, даже и с избытком. И жизнь его била ключом, прямо-таки по-шекспировски: постоянные семейные сцены, взаимные попреки, нервные встряски, доходившие до мордобоев даже – чего уже и желать-то лучшего? И, тем не менее, Толерант Львович все равно оставался недоволен.
А на второй год их супружеской жизни пошла Смиляна Бояновна в лес погулять, и утонула в болоте. И причем, как-то кстати она там утонула (для Толерант Леопольдовича, понятно). Ибо как раз к тому времени поиски женского идеала (которые не прерывались им не на секунду) привели его в дом одного богатого купца, у которого имелась дочь на выданье. Нельзя сказать, чтобы эта девица была так уж горбата или кривонога – нет, нет, такую напраслину возводить на дочь достопочтенного купца мы не станем. Однако же и назвать ее красавицей язык тоже как-то не повертывается. Глафира Дормидонтовна – так величали невесту – была немного пузата, малость космата и, увы, ряба. И, как выяснилось после свадьбы, неряшлива и сварлива. И еще чуток косила на один глаз, да шепелявила – в особенности, когда волновалась, что случалось отнюдь нередко. И еще… а, впрочем, если не считать некоторых мелких недочетов, то она была почти безупречной невестой. А совершенства – в чем Толерант Леопольдович уже убедился на примере своих прежних двух жен – в этом мире не найти. Так что если Глафира Дормидонтовна и прокуковала в девицах до 37 лет – то вовсе не потому, что не находилось охотников на такой знатный куль с деньгами, а потому только, что ее отцу непременно хотелось выдать ее за князя. Целых двадцать лет выжидал он своего часа, берег свое сокровище, отвергая всякую худородную сошку, и вот, наконец, удача улыбнулась ему: таки попался налим! Да каков! Брат самого великого князя!
И заиграла, после этой женитьбы, жизнь Толерант Леопольдовича алмазами!
Дня не проходило в доме, чтобы они не цапались между собой, как кошка с собакой. Жена стремилась верховодить им, а он – (по выражению самого Толерант Леопольдовича) поставить её в свое стойло и заставить жрать свое пойло; при этом накал страстей в его доме порою достигал такой точки кипения, что ему казалось, будто бы он в одиночку бьется с ордой поганых. Теперь изюминки его прежней жены, Смиляны Бояновны, казались ему милыми детскими шалостями, достойными всяческого снисхождения. (Ах, зачем она утонула в болоте!) А уж о первой супруге (как поздно он понял это!) и говорить нечего: это был ангел в женском образе, спустившийся к нему с небес.
Целых полтора года терпел Толерант Леопольдович эту чёртову бабу! А потом она вдруг съела как-то за обедом волнушек, отравилась ими и умерла. И стал Толерант Леопольдович опять свободен, как ветер.
Продолжение 10. Ланцепупоголемы
