Утраченный свет, продолжение 2
Часть вторая
1
Дождь и прохладный ветер сделали свое дело: Старик очнулся.
Он приподнялся на четвереньки и увидел невысокий бетонный столбик, на котором сидел лохматый черт с красными горящими глазами. Санек вскочил, и в ужасе побежал прочь от него, не разбирая дороги.
Опомнился он у фонарного столба.
Он стоял в бледном пятне колеблющегося света, крепко обняв мокрый столб, и дрожал, как осиновый лист.
На свету наваждение исчезло. Теперь Старик ясно различал черные заборы и как-то странно покосившиеся дома грязного переулка. Но как он тут оказался? Почему он стоит этой злой темной ноченькой у мокрого холодного столба, и как могло случиться, что он ничего не помнит о себе?
Впрочем, кое-какие воспоминания смутно кружили в его голове.
Он вспомнил о своей девчонке.
Не вчера ли они стояли возле ее общежития и целовались? А потом он сказал ей, что его призывают в Армию, и она опечалилась, и с какой-то особенной нежностью целовала его.
И целуясь с девушкой, он услышал за своей спиной расхлябанно шаркающие шаги, и веселый хмельной гогот, и скабрезные остроты. На него пахнуло сигаретным дымком и чем-то похабным, нагловатым. Это подвалили его дружки-дебилы: Бабася, Лысый, Хряк. И они увели его с собой, и у них закрутилась такая пьяная карусель...
Ах, бедная, бедовая головушка! Отчего не слушалась ты своего сердца?
Ну, да ладно… вот, Бог даст, он оклемается и все припомнит… И тогда он пойдет к своей девчонке и попросит у нее прощения… И между ними снова воцарится мир и любовь.
Хотя… Стоп! Нет. Тут что-то не так.
Разве он уже не женился? И не прожил долгую непутевую жизнь?
Нет, все это просто кошмарный сон. Он проснется – и снова станет молодым и красивым…
Станет ли? А кто же тогда стоит сейчас у столба под колеблющимся фонарем?
Этот юноша – жил ли он когда-нибудь на белом свете? Или это только на минутку пригрезилось ему?
Эх, садовая ты головушка! Как все перепуталось, как все смешалось в ней, и теперь уже ничего нельзя понять.
Ба! А это что за птица стоит там, у другого фонаря?
Ну-ка, ну-кась… Разберемся…
Санек отпустил столб и, покачиваясь, направился к незнакомцу.
2
В колеблющемся кругу света стоял стройный молодой человек с длинными каштановыми волосами. На нем был плащ из болоньи цвета морской волны, и между его расстегнутыми бортами виднелся белый свитер с красивым желтым узором. Парень стоял в позе трубящего горниста, картинно уперев руку в бедро, с той только, однако, разницей, что вместо горна, к его губам было приставлено горлышко бутылки. От раскачивающего на ветру фонаря на лицо юноши падали красные блики, и старик ясно видел нежные щечки молодого человека, и его прелестно очерченный подбородок. И кадык паренька жадно ходил вверх-вниз при каждом глотке.
Допив вино, молодой человек небрежно швырнул бутылку через левое плечо, и она разбилась, звякнув о камень.
Санек приблизился к незнакомцу.
Кого же напоминал ему этот паренек?
Было в этой браваде, с которой юноша пил вино и затем швырнул бутылку через левое плечо, что-то до боли знакомое.
– Ты кто? – спросил старик, почему-то чувствуя себя при этом ужасным глупцом и стараясь скрыть это за нарочитой грубоватостью тона.
– Дед пихто,– ухмыльнулся парень.
– Не, кроме шуток,– Санек сурово сдвинул брови. – Ты, чей будешь? Что-то я тебя тут раньше не встречал.
Юноша сунул руку в карман плаща и вынул пачку «Кента». Он открыл клапан коробки. Под ним оказалось два ряда плотно уложенных сигарет с красивыми золотистыми фильтрами. Молодой человек щелкнул большим пальцем по донышку упаковки – и одна из сигарет послушно подскочила. Алые губки сложились трубочкой и ухватили золотистую головку.
– Послушай, дед,– сказал молодой человек, артистично удерживая сигарету в уголке пухлого женственного рта. – Ты, кажется, куда-то шел? Вот и иди.
– Чиво?
– Давай, гуляй, дедуля. Ночь, вишь, какая темная? Дорога скользкая… Еще, не ровен час, поскользнешься и тюкнешься головкой о камешек… Бабулька переживать будет.
Он чиркнул спичкой о коробок и, ловко укрыв огонек от ветра, прикурил.
– Не будет,– горестно вздохнул старик.
– Что так?
– Нет у меня бабульки.
– И где ж она? – спросил паренек, весело пыхая дымом.
– Ушла.
– Давно?
– Да лет уж 20 будет, если не боле.
– Что, развелись, что ль?
– Развелись.
– И на какой же почве? Небось, на сексуальной? – молодой человек усмехнулся.
– Нет,– сказал старик. – На почве моего увлечения спиртными напитками.
– А-а! – паренек попытался придать своей смазливой мордашке серьезное выражение. – Это, конечно, причина серьезная… Веская причина. Ув-важительная.
– Дурак ты,– сказал старик. – Молодой еще, и ничего в житейских делах не смыслишь.
– Ага. Зеленый я ишо, батяня,– благодушно улыбнулся юнец. – Как майский огурец.
– Так, значит, слушай, что тебе люди знающие говорят,– назидательно сказал Санек. – И мотай на ус. Ведь я тебя худому не научу.
– Ну да, конечно!
Было ясно, что юнец потешается над ним и не воспринимает его слов всерьез. Санек приподнял палец с видом великого мудреца:
– И я тебе скажу так: не пей ты эту гадость! Слышишь? Не пей ты ее, окаянную! Она тебя до добра не доведет!
– Гы, гы,– хохотнул юноша.
– Да что ты гыкаешь? Что ржешь, как жеребец? Молокосос… Да мне бы твои годы…
– А мне б твой светлый ум, батяня!
Старику от всей души хотелось помочь этому глупому наивному мальчишке. Ну, как же донести до его сознания простые, азбучные истины?
– Или ты думаешь, я не был молодым? – начал втолковывать ему старик. – Или считаешь, что меня не любили девушки? Хе-хе! Еще как любили! А теперь посмотри на меня.
Паренек усмехнулся:
– Да, печальное зрелище.
– Жизнь потрепала меня… – сказал старик. – Она меня крутила, ломала, корежила…
– Как крендель с маком. Гы-гы-гы.
– Да! Как крендель с маком! А ведь мне – сколько ты думаешь? Сорок семь лет!
– Да ну! – ахнул юноша. – Не может быть! Ты шутишь, батя?
– Какие шутки... Перед тобой стоит живой пример. Пример того, к чему может привести человека пьянка. И к чему придешь ты, если только не возьмешься за ум.
– Спасибо, батя, за то, что ты меня просветил! Гы-гы-гы.
– Да как же ты не хочешь понять, что я добра тебе желаю,– с отчаянием в голосе произнес Старик. – Ведь я же хочу тебя предостеречь! Уберечь от неверного шага! Ведь ты мне чем-то нравишься! Вот только никак не могу понять, чем. Но, чем-то, мерзавец этакий, ты мне ужасно симпатичен!
Старик с каким-то смешанным чувством любви, заботы и какой-то непонятной тревоги стал всматриваться в лицо этого милого, обаятельного паренька.
– Перед тобой сейчас лежат открытыми все дороги,– сказал он задушевным тоном. – Весь мир лежит у твоих ног. И от того, каким путем ты пойдешь – зависит все: вся твоя будущность. Так слушай же, что я тебе скажу! Мотай на ус! Вино, бабы, сигареты – все это тебя до добра не доведет! Живи честно, веди трезвый образ жизни. Люби только одну девушку. Понял? Только одну единственную девушку на всем белом свете! Жалей ее. Не обижай. И никому не давай ее в обиду!
– Ладно, батяня. Ополлитрился – и двигай дальше,– сказал парень, пыхнув сигаретным дымом.
– Ну как же втемяшить в твою дурную башку, что я тебе добра желаю, а? – едва не прослезился Санек. – Что я хочу тебя предостеречь, наставить на путь истинный?
– Послушай, дед. Ну, чо ты привязался? Ведь мы ж с тобой люди совсем разных поколений. У вас свои понятия, а у нас – свои.
– Да? И какие ж такие у вас понятия?
– А вот такие. Пока молодой, здоровый и красивый – бери от жизни все, что можешь. Гуляй в кабаках, снимай классных баб.
– Дурак ты! Самый форменный дурак. Ведь ты же сам себе яму копаешь! Жизнь-то у тебя только одна!
– Вот тут я с тобой полностью согласен, гы-гы-гы. И, как говаривал один классик, нужно прожить ее так, чтобы не жег позор за бесцельно прожитые годы. И чтобы, оглядываясь назад, ты видел толпы соблазненных тобой баб и бочки выпитой водки!
– И где ты нахватался этой пошлости? – удивился старик. – Побойся Бога!
– А Бога, батя, нет,– сказал паренек, расплываясь в улыбке.
– Как нет?
– А так. Отменили Бога! Все это выдумки попов. Гагарин летал в космос – и никакого Бога там не увидел. Так что врут, батяня, твои попы.
Знакомые слова… Где же он их слышал?
И кого так напоминает ему этот паренек? Казалось, еще чуть-чуть, еще немного,– и он вспомнит.
Старик мотнул головой.
Но где он, этот юноша? Ведь только что он стоял здесь, у этого столба.
А, может быть, все это только пригрезилось ему? И не было на белом свете ни этого красивого, простодушного паренька, ни того прекрасного мира, в котором он некогда жил?
Что толку всматриваться в свое прошлое сквозь толщу времен? Ведь жизнь не прожить заново, не переиграть, как шахматную партию…
Когда-то у тебя было так много всего: друзья, танцплощадка под звездным небом, красивые девушки. Была рок музыка – многие считали ее упаднической и тлетворной; были прикосновения нежных щек в глубине темных аллей и робкие поцелуи, приводящие в трепет. Потом этого не стало. Поцелуи утратили прелесть новизны, щеки огрубели. Огрубел голос, стали расхлябаннее манеры. Постепенно отдалились друзья, и их место заняли собутыльники. Какое-то время еще удерживалось семья, но потом и ее не стало – все, все пошло прахом.
Так стоит ли, Старик, задумываться над тем, чего уже не воротишь?
Зачем тревожить себя, скажи, Старик, зачем?
Чтобы увидеть в конце пути неряшливого мужчину со скотскими глазами? Вот он стоит, пошатываясь, перед некогда любимой женщиной. Она забилась в угол комнаты, и твой сын – а ведь ты предал и его, старик, – обхватив ее ногу, так и льнет к материнскому бедру. А женщина сжала у своей груди сухонькие кулачки и смотрит на тебя с такой ненавистью, с какой можно смотреть лишь на своего заклятого врага. И ты подходишь к ней, пьяно покачиваясь, и бьешь ее наотмашь кулаком по лицу.
3
Он шел по Панкратовскому мосту.
Место это издавна пользовалось дурной славой.
Мост проходил по улице Рабочей, над улицей Колодезной, по которой протекала обширная балка. В 1907 году, когда был построен этот мост, улица Колодезная носила имя Панкратовская – отсюда и название моста. Район за балкой – то есть собственно Забалка, всегда являлся местом глухим и неспокойным, в котором обитал по преимуществу рабочий люд, а балка была тем естественным рубежом, который отделял ее от центральной части города.
Именно на этом рубеже частенько выясняли свои отношения парни из Центра и Забалки. Они выстраивались на нем – стенка на стенку, дабы выяснить, кто же из них круче?
Нередко перед войсками выступало два ландскнехта – по одному с каждой стороны, и они вступали в кулачный бой. И тогда считалась, что победила та сторона, чей воин одержал верх.
Построен этот мост был в западноевропейском стиле, из камня. Он имеет живописные арки для отвода воды, и является настоящей архитектурной жемчужиной нашего города.
И как раз на этой жемчужине нередко и совершались разбойные нападения, и были даже известны случаи, когда прохожих сбрасывали с моста.
Каким ветром занесло Санька на Панкратовский мост – он не знал.
Он уже почти прошел его, двигаясь в сторону Забалки, как вдруг ему почудилось, что кто-то сказал за его спиной:
– А ну, стоять!
Он обернулся.
Позади него шли трое.
Один был в широких малиновых шароварах, с обнаженным могучим торсом, и на боку у него висела кривая казацкая сабля. Второй – худощавый, длинный как жердь,– был в высоком черном цилиндре и во фраке, под которым виднелась пикейная жилетка в желтый горошек. Франт держал в руке пилочку для ногтей и на ходу шлифовал ею ноготь на указательном пальце. Третьим был парень в брюках клеш.
Троица двигалась, не спеша, негромко переговариваясь о чем-то своем и, как будто, не обращала на Старика внимания. И все-таки Саньку показалось, что они украдкой наблюдают за ним. Он ускорил шаги, и тут за его спиной раздался резкий властный окрик:
– Стоять, кому сказано!
Он оглянулся. Теперь их стало пятеро – прибавился еще какой-то босяк в драных штанах и цыган с серьгой в ухе.
Таинственные преследователи бросали на Старика косые взгляды, о чем-то лукаво перешептываясь, и было совершенно ясно, что они замышляют против него что-то худое. Нервы у старика напряглись, как тетива.
Откуда взялись эти типы? И почему они преследуют его?
И здесь в душу Старика закралось сомнение: а существуют ли его преследователи в реальном мире? Уж не мерещатся ли они ему?
Надо было как-то проверить, живые это существа во плоти и крови, или же некие фантомы?
И тут ему в голову залетела оригинальная идея.
Быстро перейдя мост, он свернул в темный переулок. Взгляд его жадно заскользил по сторонам. В палисаде одного из домов он увидел большие кусты сирени. Санек шустро перелез через штакетник и затаился в густой листве.
Суть его замысла заключалась вот в чем. Если эти люди не существуют – а вернее, существуют лишь в его воображении – то он их больше не увидит. Если же это настоящие, реальные люди, то они бросятся за ним в погоню и пробегут мимо куста, в котором он засел. И тогда он все поймет. И уже будет знать наверняка, грозит ли ему реальная опасность, или же у него просто началась белая горячка.
Преследователи не появились. И Санек решил, что опасность миновала.
– Ну, слава тебе господи, пронесло,– подумал он и уже высунул, было, из-за куста голову, как вдруг послышались чьи-то шаги. Он вновь нырнул в сирень, осторожно раздвинул ветки и увидел, как к палисаду приближаются парень и девушка.
Молодые люди остановились у куста, за которым спрятался Старик, и стали целоваться. Сквозь щели в рейках Старик увидел, как рука парня скользнула по округлому бедру девушки, робко прошлась по ее мягким округлостям и, нырнув под короткую юбку, очутилась на стройной тугой ноге. Здесь она задержалась немного и медленно поползла вверх по черному чулку – все выше, выше…
– Не надо, Саша! Слышишь, не надо! – сдавленным голосом произнесла девушка.
– Но почему? – сладким, как мед, голоском проворковал парень.
Его горячая ладонь достигла кромки чулка, возбужденно перескочила через резинку и коснулась полосы нежного молочно-белого тела.
– Ах,– простонала девушка. – Ну, прекрати же! Прошу тебя!
Старика бросило в жар. Он явственно ощутил под своей ладонью упругую нежную кожу женской ноги – с такой ясностью, как будто сам был пареньком этой невинной девушки.
А парень целовал девушку в сочные губы, в шею, в полуобнаженную грудь и старик чувствовал вкус ее губ, ее языка, и неповторимый запах ее нежной груди. Рука парня дрогнула и предприняла отчаянный рейд в святая святых ее девического целомудрия…
– Ну, что же ты делаешь со мной,– задрожала девушка. – Прошу тебя, Сашенька, милый, не надо!
Но он уже не слушал ее. Он становился все настойчивее, все грубее.
– Ах, Саша, Саша! Ну, что ты, миленький! Ну, пусти же, пусти! – молила девочка. – Прошу тебя, прошу…
Старик пылал, как в огне и ему казалось, что по его жилам струится электрический ток. Казалось, девушка уже готова была уступить… И тут во дворе громко залаяла собака. В окнах дома вспыхнул яркий белый свет, и раздались чьи-то громкие голоса.
Парень выпустил девушку из объятий. Она торопливо оправила юбку и с упреком сказала ему:
– А я-то думала, что ты другой! А ты такой же, как и все.
– Ну, прости, прости,– пробормотал парень. – Так вышло… Не сдержался.
Они пошли прочь. Кто-то закричал:
– Где он?
– Здесь! Здесь!
– Где здесь?
– А вон! Запрятался в кустах сирени!
– Ату его! Лови! Держи! – закричало сразу несколько хмельных голосов.
Санек выпрыгнул из-за куста. Где-то хлопнул выстрел. Одним махом, как заяц, он перемахнул через забор и, что было духу, пустился наутек. По всей улице в домах стали зажигаться огни, послышалось какое-то бряцание… Из-за облаков выплыла большая полная луна и погналась за бегущим стариком, обливая его фантастическим медно-желтым светом.
4
Рюмочка и Шницель, пьяные вдрызг, лежали на полу, «клево оттянувшись». Кощей, неподвижный, как кирпич, покоился на топчане, и по его виду было трудно определить, жив он, или уже отправился в царство вечной тьмы.
Около полуночи заскрежетал засов, скрипнула дверь, и из смежной комнаты, охая и постанывая, выплыла худосочная фигура старухи в длинной черной юбке и обтрепанной кофте мышиного цвета. С трудом переставляя кривые ноги в свалившихся на ступни чулках, она направилась в туалет по скупо освещенной коморке. В сером лице этой древней развалины, иссеченной морщинами, проглядывало нечто лошадиное; жиденькая бороденка и редкие черные усики придавали ей мужеподобный вид. На длинном, горбоносом носу, под гривой седых волос над узким скошенным лбом, сидели большие очки с выпуклыми линзами. Но, несмотря даже и на сильные увеличительные стекла, старуха все равно видела плохо. Поэтому она не сразу заметила своего младшего сынка с его подружкой. Впрочем, в глаза ей бросилась какая-то тряпка, празднично вывешенная на спинке стула. Тетя Клава – так звали старуху – взяла тряпку и поднесла ее к глазам, желая получше разглядеть свою находку. При внимательном рассмотрении выяснилось, что это были грязные женские трусы. Старуха бросила их на пол и продолжила свой путь тяжелой шаркающей походкой. Обходя стол, она споткнулась о свое чадо, лежавшее рядом с хозяйкой только что найденных трусов. Чадо очнулось, увидело свою мать и недовольно проворчало:
– Ну, что ты все шлендраешь среди ночи, что ты все шлендраешь, сука старая? Или не видишь, что я тут с дамой?
– Ох… – жалобно запричитала тетя Клава. – Ох, уж близка моя смерть… И за что это мне мучения такие? И когда уже меня к себе господь Бог приберет? Витенька, сыночек ты мой! Ну, пожалей же хоть ты свою бедную матушку! Ведь я же тебя родила! Я же тебя вырастила, выкормила…
– Лучше бы ты меня, ведьма старая, в ведре утопила! – раздраженно ответил ей сын. – Иди уже, куда шла, и не ной.
– Ох! Ох-хо-хо хох! – жалостливо застонала тетя Клава, прикладывая руку к боку. – Ну, и за что же, за что мне судьбинушка такая! Тут колит! Тут болит… И никто ж меня не пожалеет!
– Закрой рот, лярва старая! – зарычал сын. – Ишь, раскудахкалась! Иди, запрись у себя в комнате, и причитай там, хоть до самого утра. Но чтобы я не слышал, ясно?
– О-хо-хо-хо! О-хо-хо-хо! – Тетя Клава поплелась в туалет, находившийся во дворе. На топчане шевельнулся ее старший сын, пробормотал сквозь тяжкий сон:
– Всех порубаю, подлюк! Будете меня помнить, гады.
Рюмочка, в задравшейся юбке, лежала без чувств.
5
Луна скрылся за облаками.
Старик шел по улице Колодезной
в лиловом полумраке, словно по руслу высохшей реки. Потом
свернул в извилистый переулок, круто уходивший в гору, и вскоре уже оказался
на родной улочке, где прошло его босоногое детство.
Ночными зигзагами-переулками он добрался до забаловского
рынка. Затем прошел в его открытую калитку и
двинулся к магазину, лавируя между прилавками.
Моросил дождь. Начинал заниматься осенний рассвет.
У оконных витрин гастронома
курсировал долговязый человек, сжимая у горла лацканы плаща с оторванными
пуговицами. Высокий стоячий воротник смахивал на некий раструб, из которого
торчала ужасная голова с седыми всклокоченными волосами. На ней блестели
оловянные глаза безумца.
Старик подошел к сумасшедшему.
– Ну и печет,– посетовал
безумец.
Старик присмотрелся к нему
внимательней и увидел, что у него из раструба торчит собачья голова.
Он отвел от него взгляд. На
фронтоне магазина сидело фантастическое существо. Величиной оно было с
бульдога. Голова – человеческая, монгольской расы, покрытая лохматой дымчатой
шерстью, а тело было птичьим. Лапы – словно у петуха: со шпорами, в пышных
золотистых перьях, как расклешенные брючки франта. У колен они были перехвачены
яркими малиновыми ободками.
Это существо смотрело перед
собой пустыми безучастными глазами. Старик опустил взгляд и увидел в
грязи монету. Он нагнулся, чтобы поднять ее, и в этот момент его накрыла
густая тень – это птица-человек снялась с фронтона и, тяжело хлопая крыльями,
пролетела над ним.
Из темной дождевой пелены,
словно из черного зазеркалья, выступила еще одна диковинная фигура: в ватнике, в
старых прохудившихся сапогах и с головой, похожей на граненый стакан,
перевернутый вверх дном. В «стакане» мутно желтели узкие щелочки глаз.
Вслед за ним из тьмы
выскользнула, на широкой лыже-доске, какая-то толстая баба в белом
маскировочном халате. В руках она держала хоккейную клюшку.
– Эй, соколики,– насмешливым
басом окликнула она горемычную троицу. – Как дела?
– Заткнись, сука! – злобно
просипел человек с собачьей башкой, выхватывая из-за пояса нож. – А не то
порешу!
– Охо-хо! – расхохоталась
баба. – Да ты, батенька, уже совсем ошизел!
Она ударила клюшкой по
консервной банке. Что-то брызнуло Старику на грудь, и он увидел на
своей рубахе капли крови.
– Не обращай внимания,– сказал
человек-стакан.
Он постучал камешком по своей
стеклянной башке. Голова глухо позвякивала. Где-то за их спинами раздался
тихий злорадный смешок, и Старик увидел зеленую голову аллигатора в белом
чепчике. Голова выглядывала из переметной сумы на боку сумасшедшего.
К магазину подошла голая
продавщица с короной на голове. В руке она держала связку ключей.
– С-спасай, родная! – взмолился человек с собачьей головой. – Уже колосники прогорают!
6
Дурное предчувствие не обмануло его.
Тем утром он был необычайно задумчив, печален, и даже как-то торжественен. Он не притронулся к завтраку, хотя никогда не жаловался на отсутствие аппетита, и у него был такой вид, точно он пребывал где-то очень далеко.
Жена с утра была еще трезвая. И, следовательно, в дурном и подавленном настроении. В такие минуты она любила ворчать, выплескивая на Валерия и детей свое раздражение, и на уме у нее было лишь одно: где бы достать выпивку. Но даже и она заметила его состояние.
Валерий вышел на балкон и стал смотреть на улицу печальным неотрывным взором, когда она подошла нему и спросила:
– Да что это с тобою сегодня, Валик? Ходишь все утро, словно в воду опущенный.
Он смотрел перед собой потухшими глазами, ничего не отвечая.
Около 11 часов в их дверь позвонили. Пришел сосед, Иван, и позвал их купаться на речку. Валерий идти не хотел, но Лида была рада радешенька, вырваться из дому и, как всегда в таких случаях, одержала верх.
Он покорно позволил нагрузить себя сумками с одеялами, различными свертками и поплелся вслед за веселой компашкой. Был жаркий летний день. Иван балагурил, их жены обменивались пустыми фразами типа: «Ну и жара!» – «И не говори! Еще нет и двенадцати – а уже как припекает!» Детвора убежала вперед на разведку.
Дети отыскали небольшую лужайку под сенью акации у самого берега реки. В этих местах Кошевая разветвлялась, огибая небольшой островок. С их стороны берег был обрывистый, дно илистое, и теплая зеленоватая вода лениво плескалась у толстых, подмытых корней акаций и верб. Они окунулись в реке, хотя это и было сопряжено с известным риском, так как вода была грязной, и ходили слухи, будто бы в ней обнаружены вибрионы холеры. Потом они расстелили одеяла, вынули свертки из сумок и стали обедать.
Иван, хитро подмигнув Валерию, достал бутылку самогона, и стал разливать его в складные пластмассовые стаканчики. Валерий запротестовал, убеждая соседа, что он с Лидой не пьет.
– И мы не пьем,– сказал Иван, не слушая возражений. – Катя, разве мы с тобой пьем? Это же так, чисто символически!
Они, чисто символически, выпили бутылку самогона. Разговор оживился. Настроение у Лиды резко улучшилось. Она много шутила, смеялась. Мужчины оживленно дискутировали на футбольную тематику, дети с визгом и шумом плескались в речке у берега.
Затем Иван достал из сумки еще одну бутылку. Он хотел, было, «приговорить» ее вдвоем с Валерием, но их жены решительно восстали против такой вопиющей несправедливости:
– А мы? Это что еще за мансы такие? – возмущенно воскликнула Екатерина, толстая обрюзгшая бабенка с лихими нагловатыми глазами и тройным подбородком. – Смотри-ка, деспоты какие!
– Не, не, так не пойдет,– поддержала соседку и Лида. – У нас сейчас равноправие, верно, Кэт?
– Ты только глянь на этих феминисток,– добродушно усмехнулся Иван. – Ничего не поделаешь, придется и им налить.
– Ей уже хватит,– сказал Валерий, имея в виду свою жену.
– Почему это хватит? – запротестовала Лида. – Тебе, значит, можно, а мне – нельзя?
– Потому что. Я твою норму знаю. Ей не наливай,– наказал он Ивану.
– Но, в таком случае, это будет ущемление ее гражданских прав! – шутливо сказал Иван.
– Ничего, переживет,– проворчал Валерий.
– Грубиян,– сказала Лида, протягивая свой стакан Ивану. – И вот с таким грубияном мне приходиться жить!
– Так не живи...
Иван плеснул в протянутый ему стакан немного самогона:
– Ладно… Пятьдесят капель, не больше. Под мою личную ответственность.
– Не стоило ей наливать,– нахмурившись, сказал Валерий.
– Не переживай, все под контролем,– заверила Екатерина.
Они выпили за все хорошее. Женщины закурили. Между тем солнце действительно припекало, и Валерий с Иваном решили искупаться.
– Есть идея,– сказал Иван, когда они вошли в воду. – Давай-ка, нарвем нашим дамам водяных лилий.
– Давай.
Лилии росли в плесах возле острова, у другого берега. Расстояние до него казалось не таким уж большим. Но слишком уж разморило мужчин от еды, жары и спиртного и, когда они доплыли до острова, то вымотались так, что едва стояли на ногах.
Отдышавшись, они побрели по вязкому илистому дну, вдоль камышей, подбираясь вплавь к тем цветам, что росли на глубине. В поисках лилий, мужчины постепенно огибали остров, и за одной из излучин, за стеной камыша, увидели одинокую купальщицу в соломенной шляпке. Она стояла в тихом плесе, по грудь в воде, – молодая, красивая блондинка – пожалуй, самая красивая лилия из всех, что им удалось встретить в этих заводях. Увидев купальщицу, Иван расправил плечи, глубоко вздохнул и устремился к ней, забыв усталость. То и дело, проваливаясь в ил, он торопливо приблизился к молодой женщине, и с галантной улыбкой протянул ей свои лилии:
– Примите от меня этот скромный подарок,– сказал Иван, глядя на женщину восхищенным взглядом. – Нарвал специально для вас!
– Так уж и для меня? – улыбнулась женщина.
– Конечно! А для кого же еще?
– Откуда же вы знали, что я тут окажусь?
– Предчувствие! – сказал Иван, глядя на нее блестящими глазами. – Всю жизнь мечтал встретить такую женщину, как вы. И вот мои мечты сбылись.
Женщина засмеялась и взяла цветы. Иван не сводил с нее восторженного взгляда, и ясно было, что так просто он от нее не отвяжется. Они поболтали немного, и побрели к берегу. Иван уже держал блондинку за руку, что-то негромко рассказывая. Он был красивым, прекрасно сложенным, мужчиной с черными пронзительными глазами – из тех, что имеют успех у женщин. Вскоре они скрылись за стеной камышей.
Валерий подождал Казанову минут пять, а затем направился в обратный путь.
Он не доплыл и до середины реки, как почувствовал, что тело его налилось свинцовой тяжестью. Валерий едва шевелил руками и ногами, в голове шумело, и у него было такое ощущение, что кто-то тянет его на дно. Время от времени он ложился на спину, чтобы передохнуть, и потом снова плыл к берегу из последних сил.
Между тем захмелевшие феминистки, оставшись на берегу без присмотра мужей, времени даром не теряли. Они допили уже начатую бутылку самогона и решили тоже искупаться. Кэт плескалась у самого берега, в относительной безопасности, а Лида забрела на глубину. В это время по реке проходил катер, и высокая волна накрыла пьяную купальщицу. Все же ей как-то удалось вынырнуть и закричать: «Тону! Спасите!» Эти призывы о помощи и услышал Валерий. Из последних сил он поплыл к тонущей жене. Лида судорожно вцепилась ему в голову и потянула за собой. Валерий захлебнулся и пошел ко дну.
Лиду выловили из реки другие отдыхающие, и ее удалось спасти. Спустя три дня, она уже хоронила своего третьего мужа и имела превосходный повод для того, чтобы опять напиться.
7
Буля и Лохматый затаились в тени дерева на безлюдной темной улице.
– Приготовились,– шепотом сказал Буля Лохматому, увидев фигуру приближающегося человека. – Кажется, идет наш клиент.
Лохматый поправил на правом кулаке свинцовый кастет и сказал:
– Действуем, как договорились… Пропускаем вперед и разом наскакиваем сзади.
Так и сделали. Едва прохожий показал им спину, Буля с Лохматым бесшумно выскочили из своего укрытия. Лохматый с наскока нанес намеченной жертве удар кастетом в затылок. Буля добавил сбоку хлесткий крюк в висок. Прохожий упал, как подкошенный, и они стали обрабатывать его ногами. Они жестоко избивали парня, хотя тот уже и не шевелился. Потом поспешно осмотрели карманы избитого, забрали деньги, сняли пальто, шапку и, как шакалы, скрылись в темноте.
Парень пролежал на сырой земле, не приходя в сознание, около двух часов. Никто из прохожих не оказал ему помощи. Около часа ночи он очнулся и, шатаясь, побрел домой.
Мать не спала. Она знала, что сын должен придти из института не позже половины двенадцатого, и когда к этому времени он не явился, у нее стало тревожно на душе.
Она сидела в темной комнате у окна, прислушиваясь к каждому шороху. Во втором часу ночи тихо скрипнула калитка, она снялась с места и торопливо засеменила к двери.
Она открыла сыну дверь, и он сказал ей, прикрывая лицо ладонью:
– Не смотри на меня, мама.
– Что с тобой, Костя?
– Отвернись, не смотри на меня,– попросил сын. – И не включай свет.
Она все же включила свет и ахнула.
– Выключи свет,– сказал сын, закрывая лицо рукой. – И, прошу тебя, не смотри на меня. Все нормально, ничего страшного не случилось. Ты только не смотри.
Всю ночь она плакала и ставила ему примочки.
Если не считать сотрясения мозга, у Кости оказался перебитым нос, выбито несколько зубов и сломано два ребра.
8
Кощей открыл глаза.
Он лежал на спине, у порога своего жалкого жилища, чуть поодаль от старой акации, которая возвышалась над крышей его дома, и над ее кроной, в ночном небе, неподвижно висел гигантский человек.
Гигант смотрел на Кощея мертвыми глазами. Лицо у него было очень темное, как бы опаленное языками адского огня; могучий торс был обнажен, остальная часть его тела скрывалась за густой листвой. В руках демон держал по пистолету, и эти пистолеты были направлены на Кощея.
Бедняга подавленно смотрел на великана, не смея шевельнуться, а палач не сводил со своей жертвы тусклых леденящих глаз, и его физиономия постепенно меняла свой облик. Временами она слегка просветлялась, затем снова темнела, и Кощею чудилось, что в этом грозном безжалостном посланце ада скрывался целый легион злобных бессердечных существ.
– Ребята, что вы от меня хотите? – мысленно воззвал к демону Кощей. – Спрячьте свои пистолеты. Ведь я такой же, как и вы!
Но демон не отвечал.
– Мужики! Не стреляйте! – снова радировал Кощей на языке телепатии. – Давайте договоримся.
Казалось, чернокожий великан раздумывает, нажимать ли ему на спусковые курки, или повременить. Возможно, он тянул время, наслаждаясь страхом своей жертвы.
– Братва…
И тут демон выстрелил из пистолетов. Кощей вздрогнул, беззвучно закричал от ужаса и очнулся.
Он лежал на топчане.
Он шевельнулся, привстал и уселся на его край. В углу комнаты, за ширмой из целлофановой пленки, виднелся силуэт обнаженной женщины. Она мылась под душем. Кощей подошел к ширме и отдернул ее. Под душем стояла его мать, и на ее теле висело попарно три груди. Из распылителя лилась кровь.
Кощей задернул пленку и в недоумении попятился назад. Он был забрызган кровью с ног до головы.
Он стал стирать с себя кровь. Из-под пола медленно выдвинулась платформа. На ней стоял худой, как скелет, человек в черном плаще с капюшоном, одетым на голову. Было в его облике что-то хищное, волчье, хотя он и пытался придать себе смиренный вид божьего агнца. Нижняя часть его тела, начиная от середины бедер, была скрыта под полом.
Человек в черном плаще поманил к себе Кощея длинным изогнутым пальцем.
– Ты кто? – в страхе спросил Кощей.
Бес бросил на него косой колючий взгляд и ответил:
– Иисус Христос.
– Нет,– сказал Кощей, отрицательно покачивая головой. – Врешь. Ты не Иисус Христос. Я тебя знаю. Ты – дьявол.
– Ну, так и что ж? – сказал дьявол.
Он простер к Кощею свои объятия.
– Я отец твой. Прииди ко мне, сын мой!
9
Уже за полночь тетя Роза услышала условный сигнал – один длинный звонок и два коротких. Она нехотя встала с постели и вышла во двор.
С неба падал первый пушистый снежок. Он легкокрылыми мотыльками кружил в свете уличного фонаря и мягкими хлопьями ложился на землю.
Хозяйка клоаки подошла к калитке и тихо осведомилась:
– Кто?
– Свои,– негромко откликнулись снаружи.
– Кто – свои? – уточнила тетя Роза, не теряя присущей ей бдительности.
– Лохматый и Буля.
Хозяйка клоаки отодвинула засов и впустила во двор поздних клиентов. Они прошли на веранду с глухо зашторенными окнами – светомаскировка в ночное время была одним из основополагающих принципов тети Розы.
– Ну, шо там у вас?
Буля запустил руку за пазуху куртки, вынул шапку и протянул ее тете Розе.
– Вот!
Тетя Роза взяла шапку и принялась осматривать ее.
– Как новенькая,– прокомментировал Лохматый. – Чистый песец!
Если Буля славился среди местной шпаны хлестким, молниеносным ударом, то Лохматый молотил в драках своими литыми кулачищами, как молотами, используя при этом свинцовые кастеты. В отличие от тощего Були со сломанным носом, Лохматый был сутул, невысок, но кряжист и широкоплеч. Лицо у него было тупое и тяжелое, как кувалда. Ноги на удивление кривые – как будто он всю свою жизнь провел, сидя верхом на винной бочке. Волосы же – длинные и растрепанные. От обоих визитеров за километр разило потом, воняло сигаретами и самогоном.
На пороге, в одних трусах, появился Толян, расписанный татуировками, точно ваза, и с усмешкой поинтересовался:
– Братан из Африки прислал?
– Трофейная,– пояснил Буля. – Добыта в честном рукопашном бою. Так что нужно действовать с умом: переждать пару недель, а потом пихнуть на толчке.
– Не учи ученых,– сказал Толян. – Что хочешь?
– Да пустяки. Два пузыря – и годится.
– Вещь стоящая,– встрял Лохматый. – Не прогадаете. Сам бы носил, да размер не тот.
– Ничего,– сказал Буля. – Мы тебе другую раздобудем. Фраеров на наш век хватит.
Вскоре ночные гости, воровато озираясь, выскользнули со двора тети Розы. Она задвинула за ними засов калитки. Некоторое время бандерша наблюдала в прорезь для почтового ящика, как они шли по переулку (самого ящика, за ненадобностью, не было уже много лет) затем пошла спать. Но едва она дошла до двери веранды, как ночную тишину расколол душераздирающий вопль. Затем послышались полные смертельного ужаса крики:
– Помогите! Убивают!
Тетя Роза, на цыпочках, вернулась к исходной позиции и с улыбкой, отражавшей одновременно бурную радость и жадное любопытство, стала слушать, как орет соседка. На крики выскочил и Толян, одетый наскоро, по-походному, в спортивные штаны и телогрейку, бесшумной тенью скользнул к матери. На его лице сияла возбужденная улыбка:
– Шо? Шо там такое? – произнес он радостным шепотом, довольно потирая руки. – Шницель с Кощеем справляют матушкин день рождения?
Тетя Роза поднесла к губам палец:
– Тсс!
Между тем тетя Клава голосила на всю округу. Крики, смешанные со стонами и мольбами о помощи, становились все глуше и, наконец, смолкли. Лишь в отдалении слышалось веселое пение под бойкую музыку у гулявших Храпков:
Ах, водочка! А по любому поводу тебя мы пьем!
Была бы водочка, а повод мы всегда найдем!
Постояв еще минут пять и, видя, что ничего интересного больше не происходит, тетя Роза решила пойти спать, а Толян остался покурить у калитки. Но не успела мать сделать и пяти шагов, как он тихонько окликнул ее:
– Ма! Сюда! Бегом! Скорее!
Тетя Роза рысью подлетела к сыну и теперь уже он, приложив палец к дрожащим в довольной улыбке губам, сказал:
– Тсс! Смотри!
Тетя Роза приникла к прорези почтового ящика и увидела, как из полуоткрытой калитки соседнего дома выползает окровавленная тетя Клава.
Окончание
