АВТОРИЗАЦИЯ

САЙТ НИКОЛАЯ ДОВГАЯ

НОВОЕ СЛОВО, авторский сайт Николая Ивановича Довгая

ПОПУЛЯРНЫЕ НОВОСТИ

МЫ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ

Наш сайт на facebook
Сайт Планета Писателей в Однокласниках

ДРУЖЕСТВЕННЫЕ САЙТЫ

 КАЛЕНДАРЬ НОВОСТЕЙ

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

НАШ АРХИВ

Сентябрь 2023 (1)
Август 2023 (1)
Сентябрь 2022 (3)
Август 2022 (5)
Июль 2022 (1)
Июнь 2022 (4)

РЕКОМЕНДОВАННОЕ

Просмотров: 3 743

В созвездии Медузы, роман-сказка, часть вторая, гл. 4,5

Николай Довгай


Рыцарь КонфеткинРыцарь Конфеткин

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава четвертая

Черный вестник


Особняк госпожи Кривогорбатовой известен всему городу. Он построен из серого тесаного камня и стоит за красивой кованой оградой на улице Уиц-Рабле.

На первом этаже располагается обширная гостиная, где Аида Иудовна закатывает балы на триста персон. Здесь же находится множество горниц для гостей, магический зал, библиотека, рабочий кабинет, бильярдная, опочивальня и некоторые помещения, назначение которых трудно определить. Комнаты украшены лепниной и бархатом. Мебель – изящная и удобная. На стенах висят картины именитых художников, в доме полно безделушек, которые стоят баснословных денег, но в глубине души Аида Иудовна равнодушна к произведениям искусства. Все эти шедевры собраны ею с единственной целью: пустить пыль в глаза окружающим, щегольнуть своим аристократическим вкусом.

Второй этаж отведен под хозяйственные помещения и комнаты для многочисленной челяди. Под домом вырыт подвал. На тяжелой дубовой двери, что ведет в подземелье, висит замок, и ключ от него хранится лично у Аиды Иудовны. Глухими темными ночами из подвала доносится зловещий скрежет, визг, цокот копыт. Лет 20 тому назад Аида Иудовна случайно оставила дверь в подполье незапертой, и тогдашний дворецкий в нее вошел – больше его никто никогда не видел. О том, что творится в подвале, толкуют всякое. Людская молва утверждает, что он является средоточием нечистой силы, повелительницей которой является сама хозяйка дома. Поговаривают также, что из подполья через весь город прорыт подземный ход, который выходит на поверхность в дремучем лесу у Ведьминой Балки. Через этот-то подземный ход госпожа Кривогорбатова глухими темными ночами выбирается из подземелья и, обернувшись волчицей, рыскает в округах близлежащих селений, нападая на одиноких путников. Некоторые очевидцы уверяли, что видели, как во мраке ночей из открытых окон особняка вылетал тонкий трепещущий круг живой плоти и безмолвно скользил над сонным городом или же взмывал к облакам и исчезал в небесах. Но что в этих россказнях было правдой, а что нет, не знал никто.

Вместе с Аидой Иудовной в особняке проживает и ее внучка, Сатанина, унаследовавшая от своей грозной бабушки все основные черты своего характера: необузданную злобу, сварливость и непомерную гордыню. Лицо у нее отливает мертвенной желтизной; нос длинный, глазки подслеповатые, с плутоватым прищуром; брови напоминают две жирные изогнутые пиявки; редкие, смахивающие на болотную тину волосы взбиты на макушке в куцый хохолок. Речь у этой мегеры торопливая, сбивчивая и шепелявая, так что понять ее не так-то легко.

Между Сатаниной и ее великосветской бабушкой нередко вспыхивают перебранки, способные шокировать и базарных торговок. Но, как бы то ни было, Сатанина является единственной живой душой во всей вселенной, к которой Аида Иудовна еще питает некоторое подобие теплых чувств.

Около 7 часов вечера, приехав со службы на огненных рысаках, Аида Иудовна Кривогорбатова сидела в кабинете своего особняка по улице Уиц-Рабле, обхватив голову руками, и размышляла над тем, как же заманить комиссара Конфеткина в волшебную амфору. Эти мысли не давали ведьме покоя. Она вспоминала невинное лицо Конфеты, дышавшее благородством и отвагой; словно наяву видела она перед собой спокойный, чуть ироничный взгляд его лучистых глаз, чуждый какого-либо страха перед нею, и ее охватывало бешенство. Слишком, слишком чувствовала она разницу между собою и этим смелым юношей! Слишком понимала его полное и безусловное превосходство! И это-то и бесило ее больше всего! Госпожой Кривогорбатовой владело безумное желание унизить Конфеткина, швырнуть его в грязь, растоптать его волю и превратить в свою послушную марионетку!

Растлить, растлить эту светлую чистую душу и безраздельно властвовать над нею! Вот сверхзадача! Вот архицель!

Мысль эта была так сладостна, так упоительна…

Но как это сделать? Как выманить комиссара из-за реки? Ведь он – совсем не тот простак, каким она пыталась представить его своим цирикам. Что, если он так и не поверил ей и уже никогда не явится за подложным медвежонком?

Аида Иудована сдавила крючковатыми пальцами голову и с силой ухватила пучки редких волос. Медленно, очень медленно провела она ладонями по лбу, по глазам, по щекам… нервно, до хруста в костях, переплетала пальцы рук и, стиснув кулаки, перекривила губы. Ее узкий лоб прорезали глубокие морщины, глаза смотрели с угрюмым бешенством.

Видя, что госпожа Кривогорбатова находится в дурном настроении, прислуга бродила по дому, не издавая ни звука, подобно кладбищенским приведениям. К восьми часам одна из девушек все же отважилась тихонько приоткрыть дверь и робко просунула в щель голову:

– Аида Иудовна, не соизволите ли откушать?

В ответ раздалось свирепое рычание. Разгневанная гарпия схватила с пола сапог и что есть мочи запустила его в голову бедной служанки. После этого никто уже не осмеливался потревожить хозяйку.

Однако и пребывать в одиночестве долгое время Аида Иудовна тоже не могла. В голове, подобно черным тараканам, ползали всякие неприятные мысли. На сердце было невыносимо мерзко. Мрак сгущался, давил, окутывал ее душу, подобно плотному удушливому одеялу, а под ним шевелился, свербел, наполняя все ее существо невыносимым зудом, какой-то маленький паршивый червячок.

Червячок этот зудел так гнусно, так противно, что ей хотелось разодрать ногтями грудь и выковырнуть его.

В четверть девятого старая фурия объявилась в столовой, наводя ужас на челядь. Она мрачно опустилась на услужливо подставленный ей стул и стала брезгливо ковыряться вилкой в расставленных на столе блюдах.

Ничто, ничто не радовало ее – ни роскошный особняк, ни вышколенная прислуга, ни огромная власть в городе, ни тот мистический трепет, который она внушала всем одним лишь только своим видом.

Ради чего она жила в этом мире? Зачем суетилась, подличала, плела интриги? И – что в остатке? Есть ли хотя бы одно существо во всей вселенной, которое хотя бы симпатизировало ей?

Госпожа Кривогорбатова наколола на вилку маринованный грибок.

…Все подлецы, предатели и негодяи! Нет ни единой по-настоящему близкой души!

Старая ведьма поднесла к губам вилку с маринованным грибком и… обомлела: прямо из стены выступил плоский господин в черном одеянии. Лицо у него было неживое, мертвенное, и как бы испепеленное языками адского огня.

Увидев черного ангела, Аида Иудовна привстала со стула, держа вилку у рта. Сердце ее стиснулось и пугливо заныло. Между тем плоский человек подплыл к старой ведьме и, властно протянув руку к ее лицу, произнес:

– Твой час пробил!

Ноги у госпожи Кривогорбатовой подкосились, и она, выпучив глаза, свалилась в кресло. Вилка с маринованным грибком упала на пол. Черный вестник повернулся к Аиде Иудовне спиной и ушел обратно в стену. Никто, кроме старой ведьмы, не видел его.

После первых секунд замешательства, прислуга бросилась к хозяйке. Стали суетиться, хлопотать. Кто-то ставил на лоб ведьме уксусные примочки, кто-то подносил к носу нашатырь и давал ей воды – но ничто уже не помогало.

Побежали за Сатаниной. Та прискакала с возбужденно сияющими глазенками, засюсюкала, зашепелявила: «Бабушка, бабушка, что с тобой? Что с тобой? Тебе плохо?» и, к явному облегчению всех, тут же стала отдавать распоряжения – хотя и бестолковые, но энергичные. В мгновение ока Аиде Иудовне были поставлены: градусник – под мышку, банки – на спину, пиявки – на затылок; все оказались при деле, каждый знал свой маневр, и это придавало некий смысл тому, в чем никакого смысла уже не было.

Разумеется, был срочно вызван по телефону и врач. Он явился спустя полчаса после того, как госпожу Кривогорбатову хватил удар, осмотрел пациентку, хмуро поцокал языком, важно покачал головой и вынес вердикт: «медицина бессильна». После чего выписал справку для отправки сановной пациентки в иные края.

Госпожа Кривогорбатова, находясь в полном сознании, все это прекрасно видела и слышала. Ей страстно хотелось вмешаться в происходящее, ибо все делалось совершенно не так, как того желала она. Но что она могла поделать? С определенного момента с ней стали обращаться не как с живым существом, а как с неким поленом. И, наблюдая за всем происходящим, ей оставалось лишь злобно скрежетать зубами да хлопать глазами. 

После ухода врача стали судить-рядить о всяких ритуальных мелочах, уже не обращая на всесильную хозяйку дома решительно никакого внимания. Под громкие выкрики домочадцев, ее потащили, точно бревно, в другую комнату, раздели там догола на глазах у целой оравы слуг, уложили на стол, обмыли, расчесали, нарядили в темное платье с рюшечками и красные туфли и поместили в красивый резной ковчег. По углам ковчега зажгли черные свечи из свиного сала. Руки старой ведьмы сложили на груди, их кисти перевязали черными ленточками. Тут же, при ней, звонили по телефону на станцию, долго и громко кричали в трубку, выясняя расписание Железного Змия и стоимость билета… Словом, все как-то разом вдруг распоясались, обнаглели... и даже та девчонка, в которую она давеча запустила сапогом, улучшив момент, приблизилась к старой ведьме и с наглой ухмылкой надавила ей пальцем на нос!

Вне себя от ярости, госпожа Кривогорбатова хотела подняться из своей шкатулки, и всыпать всем этим олухам по первое число – но не могла пошевелить даже и пальцем.

 

 

Глава пятая

Проводы

 

Скорбные звуки траурного марша огласили Привокзальную площадь.

Гулко бухали в барабаны угрюмые барабанщики. Звенящей медью лязгали тарелки, жалобно завывали длинные, с широкими раструбами, духовые инструменты, рыдая и всхлипывая на разные голоса.

Музыканты шествовали отдельной группой, впереди процессии. За ними, с интервалом в пять-шесть шагов, плыл ковчег с открытым верхом, покоящийся на плечах четырех сумрачных детин, левые предплечья коих были перевязаны алыми лентами. В ковчеге возлежала госпожа Кривогорбатова, накрытая теплым шерстяным пледом, и сердито пялилась в серое унылое небо. Из-под пледа торчали ее тонкие ноги в красных туфлях.

За ковчегом следовали плакальщицы, берущие за свои услуги по три целковых на нос (не считая тризны с обязательной выпивкой) а с таких важных и влиятельных персон, как нынешняя пассажирка железного Змия – и по червонцу на рыло. Сие обстоятельство, по-всей видимости, воодушевляло мастериц жанра, и они голосили с таким рвением, как будто случилась глобальная катастрофа вселенского масштаба.

За стенающим бабьем двигались домочадцы Аиды Иудовны Кривогорбатовой во главе с ее внучкой Сатаниной, поддерживаемой с боков двумя тетками злодейской наружности, а также и городское начальство: господин губернатор Пом-Пом-Пузатов, господин тайный советник Алле-Базаров, и другие важные персоны. В число элитной группы вошли также заместитель Аиды Иудовны Тригуб-Заде-Новозадворский и ее адъютант, в своем неизменном черном мундире, словно специально скроенном для подобных мероприятий.

За домочадцами и сановными лицами тянулся разномастный хвост провожающих, конец которого терялся в глубине улиц, запруженных народом. Во избежание эксцессов, и для поддержания надлежащего порядка, по бокам шествия двигалась конная полиция – усатые красавцы гренадеры в щегольских мундирах, с саблями на боках. Сквозь звуки траурного марша и истеричные завывания наемных плакальщиц прорывался мощный гул толпы, подобный реву водопада. Тут и там раздавались непристойные выкрики, прибаутки, слышался громкий смех. Многие на радостях уже были и пьяны, и теперь шумно выражали свой восторг по поводу того, что наконец-то эта старая ведьма, наводившая ужас на весь город, отправляется ко всем чертям.

Выйдя на привокзальную площадь, процессия обогнула вокзал и, извиваясь, подобно гигантской змее, вышла на перрон.

Железный змий уже был подан на первую платформу. Он поблескивал стальной чешуей в редком свете зажженных фонарей, разгоняющих сумерки промозглого осеннего дня. Из трубы, торчащей над башкой чудища, валил черный дым, впереди металлической морды горели два красных огня-глаза. Брюхо Змия опиралось на глянцевые, точно вымазанные дегтем колеса, которые были утверждены на узких полозьях, уходящих в необозримую даль. Вдоль этого чуда-юда сновали по перрону толпы людей – родные и близкие пассажиров, отправляющихся в иные края. Разумеется, не обошлось тут и без зевак, всегда готовых поглазеть на бесплатные зрелища. Тем паче, что сегодня провожали в мир иной такую важную шишку!

Итак, шествие с ковчегом, в котором покоилась старая ведьма, вонзилось в гущу толпы; послышались грубые выкрики, тут и там вспыхнули перебранки и мелкие потасовки, однако несколько крепких зуботычин и оплеух, оперативно розданных ротозеям переодетыми в штатское полицейскими, быстро водворили надлежащий порядок. Толпа всколыхнулась, раздвинулась, пропуская процессию вперед, и вновь сомкнула свои ряды.

Спец вагон для особо важных лиц стоял напротив входа в вокзал. Дойдя до него, шествие остановилось. Носильщики бережно спустили свою ношу с плеч и прислонили ее к тумбе с фонарем под углом, близким к 45 градусам. Жандармы, растолкав зевак, создали перед госпожой Кривогорбатовой пятачок свободного пространства величиной с небольшую танцевальную площадку, и теперь сановная пассажирка Железного Змия могла созерцать толпившийся вокруг нее народ.

По знаку, данному распорядителем проводов, вновь заиграли музыканты, стоящие сразу за фонарем по правую руку от ковчега. Жалобно всхлипнула скрипка, приглушенно заныли трубы, сдержанно, в унисон прощальной мелодии, зарыдали наемные плакальщицы. По прошествии двух или трех минут распорядитель, подобно некому дирижеру, взметнул руки вверх – и плакальщицы тут же смолкли. Траурная музыка оборвалась. В наступившей тишине вперед выдвинулся господин Алле-Базаров, придал своей деревянной физиономии задумчиво-скорбный вид и, держа котелок с черной креповой ленточкой на отлете, стал держать речь:

– Дорогая наша Аида Иудовна… Сегодня мы провожаем тебя в далекий путь. Что же сказать тебе на прощанье?

Речь господина Алле-Алле-Базарова лилась легко и непринужденно. В ней он воздал должное ее редкому уму, такту и необычайной выдержке; упомянул, что ее отличали несгибаемая воля, а также душевная чуткость к окружающим ее людям.

Окончив свою болтовню, Алле-Базаров скромно стушевался, высвобождая место для следующего краснобая. Тут же дружно заголосили плакальщицы, тягуче завыли трубы, зарыдала скрипка… С печальной миной на устах, к Аиде Иудовне приблизился господин Поп-Пом-Пузатов. Распорядитель проводов взмахнул рукой, запала мертвая тишина.

Речь господина губернатора была столь же напыщенной и пустой, сколь и пространной. В ней он искренне сожалел о том, что на его долю не выпало «великого счастья общаться с этой интеллигентной дамой» столь тесно, как ее верным бесстрашным цирикам. Общение господина Пом-Пом-Пузатова с госпожой Кривогорбатовой ограничивалось балами, приемами и светскими раутами. Что, впрочем, не помешало господину губернатору выразить твердую уверенность в том, что Аида Иудована – это «великий деятель современности», и что ее имя будет «высечено золотыми буквами на скрижалях истории».

После этих пустомель выступило еще несколько витий, рангом пониже, и в их числе – Тригуб-Заде-Новозадворский. Словом, все протекало чинно-благородно, если не считать нескольких недотеп, которые глазели на госпожу Кривогорбатову, словно на макаку в зверинце и тыкали в нее пальцами, перемигиваясь и корча рожи.

Но вот раздался сиплый гудок, извещающий о скорой отправке Железного Змия. Распорядитель проводов взглянул на часы, готовясь к следующему пункту церемонии, и тут к ковчегу протиснулся новый оратор – адъютант Аиды Иудовны Кривогорбатовой. Черный офицер мягко опустил левую руку на плечо своей грозной начальницы, задумчиво вперил взор в небеса и так повел свою речь:

– Дорогая наша Аида Иудовна…

В толпе зашушукались. Все были уже порядком утомлены этой болтовней – пора было и кончать эту бодягу.

– Я не мастак говорить,– невозмутимо заплел черный офицер, прикладывая другую руку к сердцу,– но и молчать в такой знаменательный день тоже не в силах. Слишком уж много накопилось у меня на душе…

В среде зевак шумно высморкались. Некий долговязый тип вскинул ладонь, и с широкой улыбкой на пьяненькой физиономии крикнул приятелю:

– Эй, Васек! Давай, двигай сюда! Тут прикольно!

Его дернули за обшлаг рукава, бабы зашикали на баламута.

– Вот тут очень много говорилось о выдающемся уме, кристальной честности, несгибаемой воле и многих других достоинствах этой выдающейся личности,– заметил черный офицер. – И правильно говорилось. Мне ли, ее верному соратнику, не знать об этом? Но сейчас мне хотелось бы сказать совсем о другом. Сейчас мне хотелось бы приоткрыть перед всеми вами завесу над одной важной тайной…

Офицер огладил подбородок и, таинственно помолчав, продолжил:

– Долгие годы я был одним из самых близких друзей Аиды Иудовны… Со мной она делилась всеми своими радостями и печалями. Мне, одному лишь мне, поверяла она все свои самые сокровенные мысли и мечты… Я никогда не афишировал этого. Но сейчас, у тела драгоценной нашей Аиды Иудовны, я чувствую себя обязанным рассказать вам о тех мыслях, чувствах, сомнениях, которые терзали ее в последние дни…

Вторично загудел гудок. Стоявший среди провожающих Маркович недоуменно сдвинул плечами и справился у Абрама Моисеевича:

– Какие еще пни?

– Не пни – а дни! – рявкнул тот в подставленное ему ухо.

Вдоль Железного Змия неспешно шагал служитель в фирменном кителе, простукивая молотком буксы в колесах.

– Аида Иудовна горела на работе! – развлекал толпу черный офицер. – Но силы ее были уже на исходе. Ей требовался отдых, однако она и слышать не хотела о нем. К тому же, в последние дни она шла по следу одного очень опасного преступника, и ей хотелось довести начатую операцию до конца.

«Тук, тук, тук» – флегматично постукивал служитель по буксам. Небо омрачилось, с низко нависших туч стал накрапывать мелкий противный дождь. Одна из баб безмолвной тенью скользнула к ковчегу с госпожой Кривогорбатовой и распахнула над ним черный зонт. В резном обрамлении богато украшенного ложа, сановная пассажирка Железного Змия походила на восковую куклу, заключенную в изящную оправу.

Черный адъютант продолжал упражняться в своих измышлениях:

– Я полагаю, в тот роковой вечер Аида Иудовна уже предчувствовала свой скорый отъезд в иные миры. И, вероятно поэтому, она пригласила меня к себе в кабинет в конце рабочего дня. Там между нами состоялся один очень непростой разговор…

Услыхав эти небылицы, госпожа Кривогорбатова с недоумением захлопала глазами. Губы ее адъютанта раздвинулись в бесстыдной улыбке:

– Дорогая наша Аида Иудовна… Поверьте мне, я сохранил в своем сердце все ваши слова! И я целиком и полностью разделяю ту тревогу и ту глубокую озабоченность, с которой вы говорили мне о самом наболевшем – о том святом деле, на алтарь которого вы принесли всю свою жизнь…

Тригуб-Заде-Новозадворский нервно затоптался, приглаживая свою плешь внезапно вспотевшей ладонью. До него стало доходить, куда гнет этот черный пройдоха.

– …Ваши мысли, ваши бесценные наработки ни в коем случае не должны пропасть даром! Это волновало вас больше всего. Вот тогда-то вы и произнесли эти слова: «Если дело в твоих руках – я спокойна!»

– Ну и ну! – загудел в ухо Марковичу Абрам Моисеевич. – Еще не успели спровадить старую калошу, а он уже рвется на ее место!

– Неужто сумеет обскакать Тригуба? – усомнился Маркович.

– А кто его знает? Сейчас у них такая буча за трон начнется – только держись!

Служитель уже простукивал буксы в хвосте Железного Змия.

Послышались звуки гармоники, и он увидел, как на перрон вывалилась бесшабашная компашка. В ее голове катилась допотопная коляска, или, правильнее будет сказать, тачка, которую толкал перед собой долговязый детина с припухшим и изрядно помятым лицом. В коляске полулежал Горелик, смахивающий на пьяного сатира. С правой руки от него вразвалочку вышагивал гармонист в полосатых штанах, заправленных в сапоги, и над козырьком его заломленной на ухо кепки красовалась красная гвоздика. Позади коляски нетвердой поступью двигалась тетка Алина и жена Горелика, Любарочка; сбоку от них брел мужлан с перебитым носом и неприятной усмешкой в глазах. За этой троицей тащилось с десяток сомнительных личностей. Гармонист наяривал на гармонике жалостливую мелодию, а сопровождавшая коляску бражка пела нестройными хмельными голосами:

 

Уезжал ты в края далекие

Провожала тебя я, родно-ой,

А за моря, за дубравы широкие.

А потом возвращалась домой.

 

А у оконца присела, уныло я –

Приклонились к земле васильки!

И рыдало сердечко постылое,

Разрываясь от дикой тоски!

 

Там, в краю-то далеком, неведомом,

Может, встретишь зазнобу свою-у.

Я же в мире, тобою похеренном,

Свою верность тебе сохраню!

 

Дойдя до последнего вагона, ватага остановилась. Мужик с перебитым носом приблизился к подножке у тамбура, на котором стояла служительница Железного змия в болотной униформе и, протянув ей билет, с усмешкой произнес:

– Принимай пополнение, командир!

– Кого?

– А вон того придурка, что в люльке сидит.

И, уже обращаясь к удалой компашке, махнул ей рукой:

– А ну, тащите сюда этого гада!

Проводница спрятала билет нового пассажира в специальное отделение коричневой папки, сделав на нем какую-то отметку. Двое забулдыг подхватили Горелика под руки, другие ухватили его за ноги и поволокли к тамбуру. Бестолково суетясь, они стали заталкивать Горелика на площадку тамбура ногами вперед. В этот момент к супругу пьяно шарахнулась Любарочка, обхватила его за голову и пронзительно заголосила:

– И на кого ж ты меня покидаешь, га!? И что же я буду без тебя делать, га?

По ее щекам покатились слезы. Она застучала себя кулаком по груди:

– Не пущу! И я с тобой! Пустите, пустите меня, и я тоже хочу с ним уехать!

– Безбилетных не берем,– сказала ей служительница, насмешливо улыбаясь. – Давай, вали отсюда.

Любарочка уткнулась головой в щеку Горелика.

– Ишь, как убивается,– сочувственно сказали в толпе.

– Да чего ж тут убиваться-то? – молвила какая-то рожа. – Все там будем.

Из головы Железного Змия вырвалось облако черного дыма, раздался третий гудок. Кривоносый обнял жену Горелика за талию и помог ей встать на ноги. Он сказал, похлопывая ее ладонью по заду:

– Ну, все. Довольно уже. Назад не воротишь.

Жалобно всхлипывая, Любарочка прильнула к его груди. В толпе зевак заинтересовались:

– А это кто?

– Дык, хахиль ейный.

Продолжение

Опубликовано в категории: Проза / Повести и романы / Сказки для взрослых
11-02-2016, 17:04

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.