12. Черная вдова
На Подоле, в доме старой ведуньи Азы, живет молодая вдова Гайтана. Старая Аза прижила её с каким-то заезжим берендеем, и сама вырастила её1.
К двадцати двум годам дочь Азы расцвела той сдержанной красой, которой и поныне славятся китаянки, узбечки, удмурты и прочие представители восточных народностей. Росточка невысокого, осанистая, гибкая – она походила скорее на ловкого мальчика, чем на зрелую женщину. Возможно, Гайтана и не впечатлила бы своими формами почитателей Рубенса, отдающих предпочтение хорошо откормленным и холеным дамам, наполненных негой и ленью по самую макушку, однако для тех, кто не любит слишком много жирного в своем рационе, она могла бы считаться эталоном женской красоты.
В самом деле, грудь у Гайтаны хоть и невелика, но упруга даже и после нескольких лет замужества. Бедра – не слишком широкие – округлы и изящны, а живот остался таким же ровным и гладким, каким он был у нее и в семнадцать лет. Ножка, как и у всех восточных красавиц у нее так мала, что, кажется, ее ступню можно было уместить в ладонь мужчины. Мягкий овал лица светло-золотистого оттенка с округлым нежным подбородком, крохотный носик, (на который так и хочется нажать пальцем) узкие глаза, струящие из-под длинных пушистых ресниц томный, полный какого-то таинственного волшебства свет – все это дает нам право, по примеру персидских поэтов средневековья, одарить ее эпитетом: луноликая.
Сдержанная, немногословная и как бы даже несколько медлительная, луноликая Гайтана держала себя со всеми ровно и приветливо, и никто в целом свете не смог бы сказать худого слова о ней
Такова была Гайтана.
В шестнадцать лет она вышла замуж за Братислава – одного из воинов велико-княжьей дружины, однако наслаждаться радостями семейной жизни ей выпало недолго, ибо её муж сложил свою буйну головушку в одной из приграничных стычек с печенегами, которыми изобиловал тот неспокойный век.
Потеря мужа потрясла молодую женщину до глубины души.
Как непохожа теперь стала она на прежнюю веселую и шаловливую Гайтану!
Раньше она любила, как и все женщины на свете, наряжаться в яркие цветастые одежды, подкрашиваться белилами и румянами, однако овдовев, стала носить все черное – даже и когда срок траура истек.
Лицо молодой вдовы, преисполненное самой глубокой скорби и печали, накрыла как бы некая тень, и под глазами пролегли темные круги. Отныне Гайтана стала редко выходить из дома, а когда появлялась на улице, то шла по ней, едва волоча ноги и горестно опустив очи долу, вызывая всем своим видом сочувствие у горожан.
Но куда же ходила молодая вдова? Чаще всего, по хозяйственным нуждам: в торговые ряды за продуктами, или к колодцу по воду. А также на кладбище, где был похоронен ее возлюбленный супруг.
В тот день, когда русские полки вступали в Киев, дочь старой ведуньи была на кладбище и, возвращаясь домой, увидела на Владимирской улице русское воинство, текшее живописной колонной ко двору великого князя.
Впереди, на пегой лошади, покачивался в седле славный воевода Ярослав Львович, а рядом с ним, на гнедом коне под малиновым чепраком, ехал Святослав Владимирович.
Поскольку в дальнейшем на князе Переяславском сойдутся многие нити нашего повествования, сосредоточим особое внимание на нем.
Итак, Святослав Владимирович восседал на гнедом коне по имени Звездочёт, словно сам бог войны и любви в одном лице. Голова ратоборца, с высоким гладким лбом и короткой русой бородкой, была увенчана остроконечным шлемом. Бездонные глаза сияли мужеством и отвагой, отражая, словно в небесном зеркале, всю чистоту его смелой и возвышенной души. Плечи у Святослава Владимировича были широки и крепки, и на них была наброшена алая накидка. Богатырское тело витязя было облачено в боевую кольчугу, а на боку висел широкий меч, упрятанный в ножны с искусной резьбой. При всем этом, его фигура была лишена какой-либо картинности.
Короче сказать, благородный облик князя Переяславского вызывал чувство восхищения у всех киевлян. И (заметим об этом в скобках) в особенности у юных восторженных дев и даже (о, боги земли Русской!) у многих зрелых и добропорядочных жен. Ибо от этого молодого человека исходила некая притягательная сила, струились невидимые физическому оку флюиды Силы и Чистоты. Не потому ли к ногам его Звездочета летели со всех сторон цветы, и отовсюду слышались приветственные возгласы: «Слава Святославу Владимировичу!», «Слава князю Переяславскому!» И не по этой ли причине ехавший чуть поодаль князь Тмутараканский имел такой кислый вид, как будто он отведал уксуса?
Когда князь Переяславский проезжал мимо чёрной вдовы, она подняла на него свои очи, и ее взор вспыхнул ярым всепожирающим огнем.
На следующий день луноликая Гайтана пошла на могилу мужа, однако ее ножки почему-то понесли ее не на околицу Киева, где находилось кладбище, а к центру города, и, сама не понимая, как, она очутилась у велико-княжьего двора (хотя могилы там точно не было) и многие горожане видели в тот день, как она бродила там, словно потерянная.
Придя домой, несчастная вдова почувствовала сильное недомогание, тоску и одиночество (что и вполне естественно в ее вдовьем положении). Она уселась у окошка на стул, и из ее глаз заструились слезы.
Долго, долго смотрела Гайтана куда-то вдаль опустошенным невидящим взором, и постепенно перед ней стали возникать удивительные образы.
И привиделось ей, будто бы она идет по кладбищу в какой-то вязкой полутьме… И подходит к могиле мужа и… кого же она видит там? Среди могил, облитый лунным светом, стоит Святослав Владимирович!
– Здравствуй, Гайтана, – говорит он ей, глядя на неё ласковыми глазами. – Что же ты бродишь тут среди ночи одна?
– Я пришла к мужу, – отвечает ему Гайтана, стыдливо потупляя очи.
– Ай, любила его?
– Да, – говорит Гайтана. – Уж как я его любила! Как любила! И останусь ему верна до гробовой доски!
Но как тоскливо, как одиноко и грустно ей в этой ночи! И ей так хочется, чтобы кто-нибудь её пожалел. И Гайтана начинает плакать, а Святослав Владимирович, желая утешить несчастную вдову, берет ее за руку… потом обнимает за плечи… потом прижимает ее к своему сердцу, и ласково целует в мокрые от слез щечки… а потом и в алые губы… потом в шейку. И… ах! ах! Он валит ее на землю, и его руки, его губы ласкают ее. И он шепчет ей на ушко такие сладкие словечки! И сперва осторожно и нежно, а затем со все возрастающим нетерпением и даже с грубостью начинает срывать с нее одежды, и она, в каком-то безумном полубреду, отдается ему среди могил.
Ах, какие безумные фантазии роятся иной раз в глубинах женского сердца! Гайтана очнулась от грез. Она не звала их, о, нет, они сами нашли ее! Но как же они сладки, и как притягательны! И ей уже хочется нырнуть в этот сладострастный омут еще разок, и окунуться в него с головой – а там, будь что будет. Но только втайне, втайне, вдали от посторонних глаз, чтобы об этом не ведала ни одна живая душа. И даже… даже… к чему кривить душой перед самой собой? – ведь сердце-то всё видит, его не обмануть! И даже – ах! – она готова сделать это наяву, а не только в своих грезах!
1 Тайна ее рождения покрыта мраком. Но, возможно, в нашей следующей повести мы рассеем его.
Продолжение будет
Продолжение 13. Тучи Сгущаются
