Дело Самсона, окончание

12

Василий Семёнович тоже прилег отдохнуть – но только позднее. Ложе в изоляторе временного содержания – надо признать это – было несколько жестковатым (ни мягкой перины, ни подушки с лебединым пухом ему так и не удосужились постелить) и спать было неуютно. К тому же давало о себе знать и нервное напряжение, перенесённое им этой бурной ночью, ибо даже на полуострове Даманском, когда он хаживал в штыковые атаки на китайцев с криками: «За родину! За товарища Леонида Ильича Брежнева! (И при этом, если верить его россказням, «по три китайца, бляха-муха, одним махом на штык накалывал») – так даже и тогда ему не доводилось попадать в такой ужасный переплёт.

А ведь перед боями с китаёзами (и уж кому-кому, как не Василию Семёновичу было знать об этом!) у некоторых бойцов их роты случались желудочные расстройства, и по этой причине они то и дело бегали в сортир. Но… на войне как на войне…

И вот что примечательно: тогда, на полуострове Даманском, Василий Семёнович – не в обиду ему будь сказано – бывал, так сказать, в авангарде тех вояк, на которых, по его же образному выражения, «нападала швидка Настя1». Вчера же вечером, идя на свою секретную операцию, (Ва банк) он был спокоен, как удав, проглотивший кролика – даже в туалет, чтобы отложить, не заглянул. А вот теперь – нате вам! – его вдруг стало трясти. То есть трясти-то его трясло и до этого, но то была еще лишь как бы прелюдия к настоящей трясучке. И лишь только после того, как он был помещен в одиночную камеру, его стало колотить уже, так сказать, по полной программе – словно бурятского шамана. Прыгали руки, лязгали зубы, ходили ходором ноги, – и он ничего не мог с этим поделать. Василий Семёнович хотел было расцепить пальцы, сжимающие веревку, да не тут-то было – они закостенели, словно члены политбюро компартии в годы застоя. Таким образом его трепало часа два с лишком, и лишь затем дрожь стала понемногу спадать.

Прикорнуть удалось уже под утро. Однако и после того, как Василий Семёнович задремал, свернувшись калачиком на узкой лавке, тело его продолжало вздрагивать, как у собаки, которую кусают блохи.

Кратковременный сон облегчения не принёс. Едва он погружался в дрёму, как тут же обнаруживал себя висящем на веревке между небом и землей. И он раскачивался на ней с испуганно колотящимся сердцем, чувствуя, как его руки холодеют, ослабевают, становятся ватными… еще мгновение, еще чуть-чуть – и он сорвется вниз. И страх, жуткий животный страх, пронизывал всё его существо. И он взывал в кромешной тьме невесть к кому: «По-мо-ги-и-те!», и просыпался в холодном поту, и никак не мог разобрать, где он находится, и снова погружался в вязкое забытьё; и в этом забытье Василий Семёнович снова болтался на канате между небесами и землей, и к нему длинной вереницей карабкались по лестнице пожарники в красных касках и огнеупорных робах. И ужас накрывал его с головой, и он никак не мог вынырнуть из этого чёрного омута…

Утром он встал разбитый, с очумелой головой и воспалёнными глазами, все еще сжимая в руках обрезок веревки. И даже когда ему принесли завтрак – он и тогда не смог разжать сведенных судорогой пальцев, дабы взять ложку. И по этой причине миловидной медицинской сестричке пришлось сделать ему расслабляющий укольчик в ягодичную область. И только после этого пальчики Василия Семёновича разжались, дрожь – мелкая как зыбь в пруду – унялась, и он смог, наконец-то, приступить к трапезе – вкусить, впервые за свою нелегкую, но такую яркую и самобытную жизнь, тюремной баланды.

На допрос Василий Семёнович был приглашен уже к обеду.

Следователь произвел на него самое приятное впечатление. Мирный, домашний такой, чем-то похож на бухгалтера из их фирмы. Или, быть может, на закройщика в ателье средней руки. В сереньком поношенном пиджачке, в старомодных очках, с неприметной затертой физиономией, лет этак сорока пяти – такой обыденный и неприметный. И голос у него был тихий, располагающий к себе – готов и выслушать тебя, и посочувствовать, и войти в твоё сложное положение – ну, словно отец родной!

Раньше-то Василию Семёновичу почему-то казалось, что в милиции служат одни лишь дегенераты – а оно эвон как вышло! Есть, есть, оказывается, и во внутренних органах душевные люди!

Когда его ввели в кабинет – самый простецкий, словно в каком-нибудь районном ЖЭКе – следователь сидел за столом и что-то писал. Обстановка была мирной. Василий Семёнович остался стоять у двери, робко переминаясь с ноги на ногу и ожидая, когда на него обратят внимание. Окончив писанину, следователь поднял на Самсонова приветливый взгляд, сделал радушный жест и плавно вступил в разговор:

– Да что же это вы у дверей стоите? Проходите, присаживайтесь.

Василий Семёнович протопал к столу и уселся на стул напротив следователя. Тот посмотрел на него поверх очков добрыми, как у дедушки Мороза, глазами и сказал:

– Так что, будем знакомиться? Меня зовут Копылов, Валентин Валерьянович. А вы, насколько я понимаю, Самсонов Василий Семёнович?

– Так точно.

– Проживаете по улице, – следователь заглянул в лежащую перед ним бумагу, – Колодезная, 2…

– Да.

– А это где? На Забалке?

– Да.

– В браке состоите?

– Состою.

– С кем?

– С Самсоновой, Алёной Леонидовной.

– И дети есть?

– А как же!

– И сколько?

– Двое.

– Так у вас, наверное, уже и внуки есть?

Василий Семёнович горделиво распрямил грудь:

– Имеются... ­

– Много?

– Пока шо двое: Миша и Катя.

– Наверное, ещё малышня карапузая, а?

– Ну, как вам сказать… – голос Самсоныча обрёл солидность. Он кашлянул в кулак. – Уже в школу пошли!

– Да, ­– подыграл следователь. – Внуки – это единственная наша отрада… Смотришь на них – и сердцем как-то оттаиваешь во всей этой житейской круговерти… А Красильникова, Ляля Васильевна – ваша дочь?

– Да.

– И, стало быть, ваши внуки, Миша и Катя – её дети?

Самсонов кивнул:

– Ну.

– А где проживает ваша дочь?

Он назвал адрес.

– Так, так… – он постучал карандашом по столу. – А Толкачёв, Юрий Николаевич – это что, ваш сосед?

– Вот именно! – произнёс Самсонов с желчной усмешкой.

Эта странная реакция не укрылась от проницательного взора следователя. Голос его стал еще теплее, задушевнее.

– Постойте, постойте, я что-то никак не пойму. Это что же выходит? У него два жилья, что ли? Одно – по улице Патона, где проживает ваша дочь Ляля Красильникова, и второе – по улице Колодезной?

– А вы как думали? – Василий Семёнович растянул губы в кривой ухмылке. – У этого пана-атамана, – он воздел палец вверх, поскольку после укольчика его пальцы вновь обрели былую гибкость, – две квартиры! А кто-то, бляха-муха, и одной не имеет.

– И что же? – Валентин Валерьянович потер лоб. – Он проживает сразу по двум адресам?

– Та ни. Живет цэй фармазон по Патона, – разъяснил Самсонов, – а на Колодезной у него автомастерская. Он же бизнесмен! Жирный кот!

– И как, фирма процветает?

Самсонова даже передёрнуло от этого вопроса.

– Хо-хо! Так шо ж я вам и кажу? У него ж там Клондайк! Золотое дно! Деньгу, як той Рокфеллер, лопатой гребёт. И, причем, не какой-нибудь, а совковой!

Минут через десять мирной доброжелательной беседы, Валентин Валерьянович уже собрал довольно много сведений и о бизнесмене Толкачёве, и о своем визави: где тот родился, крестился, проходил военную службу, какие книги читал, какой марки его автомобиль, за какую футбольную команду болеет, где и кем работает, и ещё кучу всякой всячины.

– Ну, хорошо, с этим всё более-менее понятно, – наконец произнёс Валентин Валерьянович, покручивая в руках карандаш и глядя на подследственного поверх очков едва ли не влюблёнными глазами. – А теперь давайте поговорим о другом… И как же это вы, Василий Семёнович – только давайте будем говорить начистоту, без всяких уверток, договорились? – как же это вы, Василий Семёнович, с такой замечательной биографией, в ваши-то уже немолодые годы, и оказались висящим на веревке между третьим и вторым этажом посреди ночи, да ещё к тому же и в нетрезвом состоянии?

Василий Семенович сдулся.

– Ведь я же вижу, что вы человек солидный, со всех сторон положительный, раньше не привлекались… – мягко подстелил следователь. – Не уголовник, не жулик какой-нибудь… А? Так как же это так получилось?

– Да пошуткувать захотел…

– Ага… Пошуткувать, значит… Понятно… – Следователь постучал карандашом по столу, согласно покивал. – А вашей дочери об этой шутке было известно?

– Ни.

– А где она сейчас?

– На даче.

– А каким же образом у вас оказались ключи от её квартиры?

– Так она сама мне их и дала.

– Зачем?

– Покормить котов.

– И вы их покормили?

– Ну, да… – Василий Семёнович сдвинул плечами.

– А затем привязали веревку к балкону и, желая пошуткувать, стали спускаться по ней вниз? Я правильно вас понял?

– Ну…

В кабинет вошел какой-то мужчина – высокий, коренастый, строго вида, скорее всего, начальник. Он мазнул равнодушным взглядом по Самсонову и спросил:

– Ну и шо? Объяснил он тебе свои художества?

– Да, да. Всё как есть объяснил!

– И что же он говорит?

– Да он, видишь ли, пошуткувать захотел. – Валентин Валерьянович развел руки. – Такие вот пироги получаются… Так что, хочешь не хочешь, – а придется нам его теперь отпускать…

– Ага... – вяло пробасил строгий мужчина. – Так ты объясни этому клоуну: если он и дальше будет придуриваться, мы с ним тоже пошуткуем… Лет так на десять.

Когда начальство вышло, Валентин Валерьянович поднял палец:

– Строгий, однако! Но – справедливый. И ведь его же тоже понять можно, верно? Кому это понравится, когда тебе начинают горбатого лепить? Так что давайте-ка, Василий Семёнович, кончать валять дурака, и начинать говорить правду. Согласны?

Василий Семенович кивнул утвердительно.

– Так вот, повторяю вопрос. С какой целью вы зависали, словно Бэтмен, между этажами, когда все добрые люди уже улеглись спать?

Самсонов замигал глазами, не зная, что и ответить. Молчание затягивалось.

– Василий Семёнович, так я жду вашего ответа…

– Так я это… на спор полез.

– И с кем вы поспорили?

– Да с приятелем одним…

– А на что вы поспорили?

– На бутылку водки.

– И о чём шел спор?

– Шо я, как бывший альпинист, спущусь вниз по веревке с четвертого этажа.

– Имя, фамилия, адрес приятеля?

Василий Семёнович замялся. Валентин Валерьянович постучал карандашом по столу:

– Я слушаю вас, Василий Семёнович – и очень внимательно.

Что делать? – вяло плавало в мозгу у Самсонова. – Назвать Люльку? А вдруг Полковник не подтвердит его слов – и что тогда? Ведь такого уговора между ними не было.

– Василий Семёнович, – прервал его размышления Валентин Валерьянович, прекрасно видя его замешательство и не сводя с него гипнотического взора, – давайте я обрисую вам ситуацию, в которой вы оказались, чтобы вы осознали в полной мере всю тяжесть своего положения… Хорошо?

Василий Семёнович обозначил свое согласие смиренным кивком головы.

– Так вот, – начал свои пояснения Валентин Валерьянович, похлопывая ладонью по пухлой папке, – у меня тут собраны кое-какие материалы. – С некоторыми из них я сейчас вас ознакомлю.

Следователь, не спеша развязал тесёмки на папке и, поочередно доставая из неё листы бумаги, начал читать, откладывая прочитанное в стопку по правую руку.

– Итак… 24 октября сего года у гражданки Юдиной Ларисы Васильевны, проживающий по улице Патона, были похищены десять тысяч долларов, золотые ювелирные украшения, норковая шуба, ноутбук… 29 октября у гражданина Гуренка Василия Макаровича, проживающего по улице Шенгелия, украдены редкие антикварные книги. Ориентировочная стоимость – тридцать тысяч долларов... 6 ноября у гражданина Фесуненко Петра Алексеевича и гражданки Фесуненко Юлии Сергеевны, проживающих по улице Дорофеева – выкрадены ювелирные украшения из золота и драгоценных камней, двадцать две тысячи гривен, мельхиоровые ложки, вилки, магнитофон, звуковые колонки, компьютер, айфон…

Следователь читал ровным монотонным голосом, и Василий Семёнович никак не мог взять в толк, зачем он это всё ему читает.

– Итого восемь эпизодов, – заключил Валентин Валерьянович, опуская ладонь на стопку прочитанных листов. – Сумма похищенного – весьма значительна. Я, конечно, не гадалка, но полагаю, что в совокупности по всем этим эпизодам лет этак на десять действительно может затянуть.

– А я-то тут при чём? – подивился Самсонов.

– О! Это – вполне правомерный вопрос, – согласно кивнул Валентин Валерьянович. – И вы совершенно правильно делаете, что ставите его передо мной. Так вот, сейчас я объясню вам, каким боком вас можно пристегнуть ко всем этим хищениям… Смотрите, во всех этих случаях прослеживаются две чёткие закономерности: – следователь приподнял пальцы рожками, впиваясь взглядом в альпиниста, – первое – все кражи совершены в одном и том же районе, а именно на Острове. Второе – преступники каждый раз действовали по одному и тому же сценарию: спускались на балконы зажиточных людей (или, по вашей классификации, жирных котов), по веревкам, привязав их к чердачным балкам, либо к балконным конструкциям живущих выше жильцов, когда те отсутствовали дома, и уже оттуда проникали в квартиры своих жертв. Это понятно?

– Да.

– И вы в эту схему вписываетесь чудесно. Смотрите, вас взяли в том же районе и вы действовали по той же схеме. Конечно, есть кое-какие нюансы. Но это всё мелочи, которые мы утрясём в ходе следствия.

– Ну да, – хмыкнул Самсонов. – Вам лишь б взять человека и дело ему пришить.

Валерий Валерьянович погрозил ему пальцем:

– А вот этого не надо… Это вы зря, Василий Семёнович. Зачем же вы на меня напраслину возводите? Я встречи с вами искал? Нет. И никаких злых чувств к вам не питаю. До сегодняшнего дня я вообще не знал о вашем существовании. Однако этой ночью вас сняли с верёвки работники пожарной дружины, когда вы пытались проникнуть в чужую квартиру, а работники полиции доставили вас в участок. Начальство поручило мне заняться вашей персоной. И теперь вы, фигурально выражаясь, мой клиент. И я должен обслужить вас по высшему разряду – так как, знаете ли, привык относиться к своей работе ответственно. Вот представьте себе: вы пришли в ателье, чтобы пошить себе костюм – и причем, заметьте себе, явились к закройщику сами, по своей доброй воле. Ведь вам же не понравится, если мастер напортачит? Так и я. Я должен пошить вам костюмчик так, чтобы нигде не жало, не топорщилось, не выпирало, а сидело ладненько, как от Версаче.

Постепенно до Самсонова начинало доходить, что следователь с ним не шуткуе.

– И к тому же, я ведь человек подневольный, – продолжал Валерий Валерьянович, с печальным вздохом разводя руки. – Там! – его очи поднялись вверх и палец взмыл к потолку, – меня постоянно шпыняют, теребят: когда же ты, мол, найдешь этих ворюг? А у меня – ну, ни одной зацепки, ни одного, даже самого завалящего, клиента на примете. И вот сегодня, наконец-то, являетесь вы… дорогой вы наш… А коли есть клиент – то и костюмчик ему скроить можно, не так ли? Да такой, что и сноса ему не будет. Носить и носить его лет этак десять в местах отдаленных, где Макар и телят не гонял…

– Так я же говорю вам, – запротестовал Самсонов, прижимая ладонь к груди, – шо я ко всем этим кражам – никаким боком.

– А что это у вас, хобби такое – зависать под покровом ночи над балконами богатых людей? Давайте не будем валять Ваньку и начнём уже говорить правду…

Василий Семёнович съежился, как ёж.

– Хорошо, – сказал Валентин Валерьянович, постукивая карандашом по столу. – Давайте рассмотрим лишь голые факты, без всякой предвзятости… Смотрите, вас взяли в том же районе, где были совершены и все остальные кражи. Почерк – тот же: спуск по веревке на балкон, и оттуда – проникновение в чужую квартиру. Толкачёва вы знали, как жирного кота, у которого есть чем поживиться. Возражения? Возражений нет. Идём дальше. Веревка оказалась слишком коротка для того, чтобы по ней можно было спуститься на землю. А этот факт означает, что никакого спора у вас не было, и вся эта ваша сказочка – туфта, лепет младенца. При чем тут спор? Вы что, мальчишка? Вам нужно было обуть жирного кота. У вас и сообщник был, скорее всего, да только он дал деру. Он-то и спустил вас с балкона и затем должен был поднять наверх. Но вы не сумели рассчитать длину веревки – вот в чем ваша проблема. То ли в школе уроки прогуливали, то ли находились уже в такой стадии алкогольного опьянения, что не могли сложить два и два… Следствию еще предстоит во всём этом разобраться. Но главное-то мы уже ухватили, верно? Подельник задал стрекоча, а вы остались виснуть над балконом жирного кота. Почему сбежал ваш напарник – этот вопрос пока остается открытым. Но я разберусь в этом, обязательно разберусь. Так что? Будем говорить правду?

– Так я ж казал...

– Значит, упорствуете? Думаете, здесь сидят одни недоумки?

– Та ні.

– Ну, хорошо, допустим… допустим, вы действительно любитель острых ощущений – и не более того. И устроили весь этот аттракцион ради забавы. Но почему же тогда веревка оказалась у вас вдвое короче, чем ей следовало быть? Вы можете ответить на этот вопрос?

Василий Семёнович передернул плечами.

– Имя, фамилия, адрес приятеля, с которым был спор?

Молчок.

– В вашем кармане обнаружено наркотическое вещество. Что вы можете пояснить по этому поводу?

Самсонов и на сей раз не нарушил тишины.

– Так что, будем говорить? Или будем продолжать играть в молчанку?

– Мне надо подумать.

– Хорошо, – с неожиданной легкостью согласился следователь. – Это пожалуйста. – он играл с ним, как кошка с мышкой. – Времени для размышлений у вас будет предостаточно. Но советую вам – и искренне советую – рассказать всё, как есть, прямо сейчас. И объясню почему. Смотрите, сейчас вас отведут в камеру, вы посидите там, почешете репу и сочините мне новую сказочку. Либо будете держаться старой линии: мол, полез на спор – и баста! И вы что же, думаете, что вы умнее всех? И вам удастся обвести вокруг пальца всю нашу контору? Да мы и ни таких китов, как вы, раскручивали – а уж с вами-то и подавно справимся. А чтоб у вас не оставалось никаких иллюзий на этот счёт, я поясню вам, как мы будем брать вас за вымя. Положим, вы стоите на своем: мол, я альпинист, решил блеснуть спортивным мастерством и поспорил с другом на бутылку водки, что спущусь на канате с четвертого этажа. Возникает законный вопрос: кто же этот загадочный приятель? Хочешь не хочешь, а придется его называть. И не только его, но и свидетелей вашего спора. А если был спор – значится, должны быть и арбитры. И в полночь все эти люди должны были торчать под балконом Лялиной квартиры, дабы зафиксировать ваш спортивный результат. И их должны были видеть – хотя бы кто-нибудь. И причем, заметьте себе, каждого свидетеля, попавшего в поле нашего зрения, мы допросим по отдельности. И каждый из них будет предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний после того, как его вызовут в суд. Ну, и как вам такая перспектива?

Василий Семенович сдвинул плечами.

– А что далее будет происходить, вы хоть отдаете себе отчет?

– Ни.

Валерий Валерьянович улыбнулся:

– Ладно, объясню вам и этот момент. Чтобы потом никаких обид с вашей стороны не было. Так вот, сейчас я не испытываю к вам никакой предвзятости. Вы рыбка. Я – рыбак. Вы попались на крючок и пытаетесь с него сорваться. Вы виляете и ходите кругами – это вполне естественно. Но, когда я увижу, что вы желаете натянуть мне нос, а мои сотрудники упираются рогом, проверяя ваши небылицы, словно у них нет других дел – вот тут-то я могу и осерчать… И тогда… А? Что же тогда случится? Как вы полагаете, Василий Семёнович? – он посмотрел на Самсонова со смешинкой в глазах.

Василий Семёнович потупил взор, как девица на выданье.

– А тогда произойдёт вот что, моя дорогуша, – с наслаждением разъяснил Валерий Валерьянович. – Уголовно процессуальный кодекс Украины дает мне право содержать вас в следственном изоляторе до полугода, а случаях тяжких преступлений, до года, и даже, в особых случаях, до полутора лет. А там, скажу вам прямо, не курорт. Даже и не думайте, что вы будете находиться там в тех же тепличных условиях, в каких провели эту ночь. Нет, нет! Вас поместят в общую камеру, а народец там сидит – ох, бедовый! Иной раз попадаются такие гнусные типы… И вот они-то и начнут проводить с вами воспитательно-разъяснительную работу. Уж и не знаю даже, как вы там сумеете поладить с ними… ну, будь вы наркобарон, или же вор в законе какой… А так… простой же мужик… ещё только свою первую ходку в зону протаптывает… Так что не завидую я вам, Василий Семёнович, от чистого сердца говорю, не завидую... И ведь все будет происходить в рамках действующего законодательства, не будет нарушено ни одной буковки закона. И, уж поверьте моему опыту, Василий Семёнович: где-то через недельку, а то и раньше, вы сами запроситесь ко мне на допрос и начнете каяться даже в тех прегрешениях, о которых вы уже давно забыли. Так зачем тянуть, усугублять? Не лучше ли сразу сделать чистосердечное признание? А если вы начнете сотрудничать со следствием – так и мы же, со своей стороны, постараемся облегчить вашу жизнь… Не звери ведь, верно? Ну? Будете говорить?

– Та я ж кажу, я к этим кражам – никаким боком!

– А! Значит, упорствуете? Не хотите говорить правду? Так, так…

Самсонов обиженно надулся.

– Ну, ладно, – примирительно произнёс следователь. – Поступайте, как знаете, вы не мальчик. Моё дело – сторона: сейчас я ещё раз разъясню вам ситуацию, в которой вы оказались, – чтобы моя совесть была чиста – а выводы делайте сами. Так вот, в вашем распоряжении имеется только четыре варианта. Четыре! – Валентин Валерьянович поднял ладонь и показал Самсонову четыре растопыренных пальца. – Взять эти кражи на себя – это раз. Сочинить еще одну небылицу – и, в общих чертах, я уже обрисовал вам, к чему это приведет – два. Молчать, как рыба в пруду, а я тем временем подошью все эти эпизоды к вашему делу – и с плеч долой; пусть суд решает вашу судьбу. Вас же все это время будут дожимать в изоляторе, проверяя вашу стойкость. Это три. И, наконец, последний и, как я считаю, самый благоразумный вариант. Если вы действительно непричастны к этим кражам – то сейчас же, не теряя ни секунды, рассказать мне такую историю, которая убедила бы меня в её правдивости на все сто процентов. И чтоб и мотивы ваши мне были ясны, как божий день, и каждая деталь – включая наркотики, обнаруженные в вашем кармане – заняла бы в ней свое место… Итак, повторяю в последний раз: будете говорить правду?

– Да, – едва слышно, выдохнул Самсоныч.

Голос у него был тихий, застенчивый, как у девушки, решившийся, наконец-таки, отдать возлюбленному свою невинность.

– Не слышу! Громче!

– Да! Да!

– Ну?

– Это все из-за Толкачёва, гада ползучего, – поплыл Самсонов. – Это он во всём, гнида такая, виноват…

Альпинист поднял на следователя глаза, ища у него понимания, сочувствия. Тот мягко кивнул – подбадривая, обнадеживая: мол, не бойся, голубка. Все будет хорошо, и даже не больно совсем…

– Вы понимаете, гражданин следователь, – начал колоться скалолаз, – тот участок земли, на котором орудует этот бизнесмен, когда-то принадлежал моим родителям. Я ж там родился, вырос, каждую травинку знаю! И когда мои родители умерли, то пол хаты и пол участка отошли мне – а другая половина уплыла к моей сеструхе, Томке. А потом эта сучка, эта тварь подзаборная, проститутка газетная, продала свою долю и укатила в Америку…

– А почему – газетная? – уточнил следователь.

– Так она ж объявление в газету давала: ищу бахура.

– И как, нашла?

– Да. И умотала в Америку, чтоб ей сдохнуть там, шалаве позорной. А этот бизнесмен прибрал к рукам её участок, и развернулся на нём, словно Рокфеллер. Болгарки день и ночь жужжат, электричество ворует по-чёрному, налоги не платит, под мостиком полнейшую антисанитарию развёл; и деньги к нему в карман рекою плывут… А мне шо с того? И куда уже я только ни писал на него – а у него ж, гада, повсюду концы, везде всё схвачено…

– И вы решили взять правосудие в свои руки, как граф Монте-Кристо? – понимающе кивнул следователь. – Подкинуть ему наркотики, а потом анонимно сообщить в полицию?

Весь вид скалолаза свидетельствовал о том, что Валерий Валерьянович попал в самое яблочко.

– Где вы взяли героин?

– Так это ж Полковник мне наводку дал.

– Имя, фамилия, адрес Полковника?

– Люлька, Федор Иванович. Сосед мой. Но только с другой стороны забора.

– И он что, действительно полковник?

– Та ни! Какой там полковник! – Василий Семёнович махнул руками. – Вертухай он, а не полковник. Это у него кликуха такая. Как подвыпьет – так и начинает заливать всем, как он в Афганистане батальоном спецназа командовал и вёл там бои в Кандагарском ущелье. А сам же дальше Степановки никуда не выезжал.

– Вы наркотики употребляете?

– Никак нет.

– Значит, вы приобрели их с целью распространения – для Толкачёва?

– Ну да.

– Раньше вам приходилось покупать, употреблять, либо распространять эту дурь? – Валентин Валерьянович вонзил в Самсонова кинжальный взор.

– Ни! – пискнул Василий Семёнович и торопливо перекрестился. – Ни! Вот вам мамой клянусь!

– Что дальше?

– А дальше мы поехали с Полковником на точку.

– Где это?

– По Льва Толстого. Номер дома я не знаю, гражданин следователь. Но это сразу же за овощным магазином, я, если что, могу показать.

– Нарисовать можете?

– Да.

Валерий Валерьянович вынул из папки лист бумаги, пододвинул его к Самсонову и положил сверху карандаш:

– Рисуйте.

Высунув от усердия язык, скалолаз принялся рисовать схему дороги, ведущей к «точке». Затем передвинул листок следователю. Тот посмотрел на него, спрятал в папку и продолжал:

– Имя торговца наркотиками?

– Гала.

– Значит, вы поехали с Полковником к Гале, приобрели у неё героин… и что потом?

– А потом мы поехали на базар, гражданин следователь, и купили веревку, – пропищал Василий Семёнович.

– Сколько метров вы купили?

– Пятнадцать.

– Полковник может это подтвердить?

– Да.

– Вы запомнили продавца?

– Да, да, запомнил, гражданин следователь. Я его хорошо запомнил. Это же чурка, только что с дерева слез, с таким вот аэродромом на голове. Его лоток, как войдете на базар с центральных ворот – так сразу же с правой стороны стоит.

– Значит, Полковник был вашим прямым соучастником?

– Да, да… Конечно! Конечно, он был прямым соучастником, гражданин следователь, – с легкой душой сдавал побратима Самсон. – Он же сам, падлюка, меня на на это дело и подбил.

«Похоже, маячит статья 307, – примерял между тем Валерий Валерьянович. – Приобретение, хранение и незаконный сбыт… от трёх до восьми… Что ж, недурно. Весьма недурно… И, вроде бы, нигде не топорщится…

– Хорошо. Что дальше?

Сейчас он мог уже лепить из подследственного всё, что угодно. Если бы он приказал ему снять штаны – тот бы снял. Если бы повелел поцеловать свою туфлю – он бы сделал и это.

– А потом мы заехали в Гранд, гражданин следователь, – лебезил скалолаз, – взяли там бутылку столичной, приехали ко мне до хаты, выпили, закусили…

Глаза его вдруг расширились, и он уставился на Валентина Валерьяновича изумленным взором.

– Так ведь это же Лёлька, сучка такая! – вдруг озарило его.

– Что – Лёлька?

Самсонов зажмурился и застучал себя костяшками кулака по лбу: «Ай, дурак! Ай, болван!»

– Так это же Лёлька отрезала верёвку! – потрясённо вскричал Самсонов, глядя на следователя круглыми глазами.

– Лёлька?

– Да! Жинка моя!

– Зачем?

– Так вона ж цілу неділю грызла меня, як та крыса: купи, мол, да купи веревку, а то мне не на что белье повесить! А как увидела в машине моток – так и подумала, дура такая, что это я для неё купил!

Несмотря на всю свою выдержку, выработанную годами службы в «органах», следователь не смог сдержать улыбки.

– Верю, – сказал он. – Вот теперь я вам верю, Василий Семёнович. И вижу, что вы говорите мне чистую правду.

Оставалось только обняться, как двум братьям, в едином душевном порыве. И это был бы катарсис, апофеоз нашей повести – братское единение следователя и подследственного.

Костюмчик выходил на славу! Нигде не жало, не выпирало, и всё было стильно, по последнему писку моды. Были, конечно, после этого и другие примерки: очные ставки с гражданином Люлькой Федором Ивановичем и гражданкой Бычковой Галиной Сергеевной, некоторые уточнения, пояснения, дополнения: где именно, когда, при каких обстоятельствах… Подписи протоколов, показания жены, Самсоновой Лёли Леонидовны и их дочери Красильниковой Ляли Васильевны. Плечики, рукава, спинка, пуговки – все это подгонялось, подметывалось и пришивалось очень аккуратно, со вкусом, и выходило весьма добротно и элегантно, потому как Валерий Валерьянович был мастером своего дела и халтуры в работе не допускал. И костюмчик получился у него – обзавидуешься! И прокурор, и судья были просто в восторге! И слово свое офицерское Валерий Валерьянович тоже сдержал с честью. Бычковой Галине Сергеевне – так той отмотали по самые не хочу, а ему с Полковником (ибо тот ведь тоже во всём чистосердечно сознался) отвесили по самому минимуму: всего-то по каких-то три годика. Да и те наши славные побратимы не «оттянули» до срока, а вышли на свободу уже через два года по амнистии, ввиду их примерного поведения.

И, выйдя на волю, Василий Семёнович уже стал распускать перья, «базарить» с проносом, по блатному растягивая слова и разводя пальцы веерами. И вспоминал иной раз за стаканом сивухи дни былые – как «мотал срок» и держал с Полковником в руках всю зону (а это, считай, пять тысяч человек!) так что там, без их ведома, никто даже, бляха-муха, и пукнуть не смел.

На этом мы завершаем рассказ о Скалолазе и его верном дружбане Полковнике. Остается добавить несколько слов о Толкачёве.

Несмотря даже на то, что побратимы переселились на казенную хату и пакостить оттуда больше не могли – так что и архитекторы, и налоговые инспектора, и прочие чиновники уже могли вздохнуть с некоторым облечением – несмотря даже на такие шикарные обстоятельства, Юрий Николаевич автомастерскую закрыл, а потом и вовсе продал её, причем с существенным ущербом для себя. И при этом ещё остался и доволен! С тяжбой тоже всё устроилось самым наипрекраснейшим образом. Как это вышло, спросите вы? И сами пребываем в немом удивлении. То ли правосудие вдруг взяло, и прозрело, как слепой Вартимей? То ли это оттого получилось, что Сосновский, хотя и отрекся от своего клана – а всё-таки с губернаторского кресла слетел? Бог ведает… Но только судья Немченко Лариса Михайловна, после долгой канители, наконец-таки вынесла решение в пользу истца. Конечно, были затем и другие суды – апелляционный в Запорожье, Верховный в Киеве – но всё это уже были семечки, пустячки по сравнению с нашим краснознамённым и пуленепробиваемым Херсонских судом!

А затем начался и второй акт трагикомедии – выбивание долга по иску в исполнительной службе города Херсона. И тут уж – как водится… Ведь это коли ты кошелёк стибрил – то и решение высокого суда исполнят сию же секунду: и опишут, конфискуют, и за решетку упекут. А уж когда тебе должны – так постойте, постойте… тут ведь еще разобраться надобно, рассмотреть, взвесить…

Так что пришлось Толкачёву покрутиться, попыхтеть и достичь, со своими челобитными, аж до генеральной прокуратуры – а уже откуда открывалась и столбовая дорога в европейские суды…

Но, впрочем, долг он все-таки выбил. (Слава Украине!) А то, как исполняются в нашем датском королевстве решения судов – это уже отдельная тема, которая ещё ожидает своего автора.

---

швидка Настя – то есть диарея, если кто не понял.