Солнце блеснуло последним лучом и спряталось за дальние горы. Звёзды на небе стали ярче, лес вокруг потемнел, речка громче зазвенела на перекатах, и ветер, шуршавший в кронах сосен, стих, словно уснул.
Мы зачарованно ловили последние минуты золотого заката, сулящего назавтра отличную
погоду.
- Ой, гляньте! – привлекла всеобщее внимание Таютка, - вон на том берегу
какие-то зеленые огоньки!
И действительно, по мере того, как гасло небо, напротив нас, за рекой, на
её пологом берегу загорались огоньки. Их становилось всё больше.
- Интересное явление, - тихо проговорил Илья, - если бы эти искры горели
на высоте, на чем-то высоком и тонком, то я бы сказал, что это огни Святого
Эльма.
- Ну, сказал! - рассмеялся Петрович, выбивая о колено трубку, - огни
Эльма во-первых голубые, во-вторых светятся во время грозы, и в-третьих, их
можно увидеть на море, на мачтах корабля. А это болотные огни. Там за речкой
самое болотистое место.
- Красиво, - заворожённо глядя за реку, протянула Таютка, - как в Новый
год.
- Ты, Таисья, не смотри на огни эти долго, а то почуют они тебя
и сманят, оглянуться не успеешь, - усмехнулся Петрович.
- Да, что ты её пугаешь, Петрович! – рассердилась Анна и
поднялась с пенька, - пойдем спать, Таюта.
- Какой спать! Дядь Мить, а кто почует? Куда сманят? –
девушка присела на лапник возле Петровича.
Петрович не спеша набил трубку свежим табаком, прикурил,
сделал пару затяжек и, оглядев всех кто был у костра, спросил:
- Могу рассказать. А не забоитесь, на ночь-то глядя?
Каждый в нашей сплоченной компании знал - Петрович
замечательный рассказчик. Потому собравшиеся, было, расходиться по палаткам, мы
снова расселись вокруг костра.
- Ну.… Значит, слушайте…
Место, то, что за речкой, зовётся в народе Марьюшкина топь. Когда-то там не было никакой
топи, сухотень была с подлеском. А дело было так.
Недалече отсель, была заимка. Жил там Степан, лесник. Заимка
та досталась ему от отца, а тому от его отца, стало быть, от Степанова деда, в
их семье все мужики лесниками были. Жил Степан один, за лесом смотрел да охотой
промышлял. Людям плохим спуску не давал! Мало ли кого
поймает в лесу или за порубкой неразрешенной, или за охотой неправедной. И ведь
всегда словно видел он, кто и как себя в лесу, ему доверенном, ведет. Удивлялись
тому люди, а потому и решили – помогает
ему Лесавка. Видимо полюбился лесной ведунье молодой лесник. Она ему и зверя, и
птицу под выстрел подставляла, и шкуры выделывать помогала, да так, что были
они тонки и нежны словно бархат. А вокруг заимки и грибов всегда было не меряно,
и ягод.
И всё бы хорошо, да плохо одному в доме справляться – еду
приготовить, постирушку разную завести, да в подворье тоже женская рука нужна.
Вот и Степан решил жениться. Да за него любая бы пошла! Парень высокий,
статный, косая сажень в плечах, глаза как уголья, а сам – белесый, словно поле
пшеничное, волосы вьются, словно шерстка у каракульчат. Но ни одна из здешних
девок не привлекла лесничего. Но как-то раз на ярмарке, где он свои меха
продавал, встретил он Марьюшку, мельника старшую дочку. Не сказать, чтобы
больно красавица она была – росточку невеликого, носик курносенький, сама
чернявая, а глаза, что твое озеро! Синие, бездонные. Вот и утонул наш лесник в её глазах. Быстро они сговорились, и с той
же ярмарки увёз Степан свою голубку на заимку. Марьюшка-то девка ручкастая была
– все в её руках горело-вертелось. И по дому-хозяйству успевает, и
порукодельничать. А уж как вышивала! Словно кистью да красками рисовала.
Счастливы были молодые, легко, с улыбкой жили. Но стали в доме чудеса непонятные
твориться – то квашня перекиснет, да так, что хоть выбрасывай, то глечикс молоком сам по себе лопнет, то белье, для просушки на подворье развешанное,
смолистыми шишками ветер закидает, сплошная порча белью, а то печь задымит,
хоть из дому беги. И ведь случалось всё это, лишь когда Степана дома не было.
Марьюшка-то слышала в селе разговоры о любви Лесавки к Степану, да веры этим
словам не было. А как начали в доме эти пакости происходить, она и догадалась –
то Лесавка её из дому выживает. И вот однажды, когда Степан на дальний кордон
уехал, у Марьюшки вдруг из дымохода шишки посыпались. Вышла женка на высокое
крыльцо дома да как крикнет:
- Где ты, лесная дева, покажись!
Зашумели, закачались сосны-великанши, поникли травы луговые,
потемнело все вокруг. А когда развиднелось, возле заплотаоказалась сама Лесавка во всей своей красе – лицо все в морщинах, как земля
после пахоты, нос грушей сморщенной висит, глаза злющие зеленым пламенем горят,
платье из травы и листьев ветками да паутиной переплетенных колышется, а
ветра-то нет.
Но Марьюшка не испугалась и говорит:
- Ты чего в моем доме пакостишь?
- Не быть тебе хозяйкой в Степановом дому! – прошипела
лесная дева.
- А это не тебе, нечисть лесная решать! Будешь пакостить, я
твою Елань любимую подпалю, - смело говорила Марьюшка с Лесавкой.
Взмахнула ведьма лесная руками, поднялись кружиться вокруг
нее листья, а сама как крикнет:
- Не посмеешь!
- Не боюсь я тебя, - отвечает ей женка, - кружи-не-кружи, а
к дому и подворью ты больше не подступишься! Вот, смотри.
И Марьюшка указала Лесавке на лики святые, что на вереяху ворот да под стрехой укреплены были, а
их чистый свет всю заимку укрывал.
Попробовала лесная дева зайти во двор, да словно обожглась и
к лесу шарахнулась.
- Ну, погоди, я еще свое возьму! Не быть тебе счастливой, -
прошипела она и растаяла.
Прошло сколько-то лет. Народились у Степана с Марьюшкой
близняшки-дочки, одним лишь отличались – у одной черные волосы, у другой –
белесые. Непорядков в доме да подворье больше не случалось. Успокоилась
Марьюшка, забыла про обещание Лесавки. Как-то
раз летним вечером
ушел Степан в село по делам. Марьюшка в доме хлопотала. А девчушки во дворе у
заплота играли. Вдруг видят, по ту сторону светится что-то зеленым огоньком. Интересно стало малёхам. Они в дыру в
заплоте и вылезли. К огонькам побежали, а те – дальше в лес. Девоньки за ними.
Так и ушли от дома. Хватилась Марьюшка дочек, а их и след простыл, только
игрушки у заплота брошены. Заплакала, закричала женка да в лес кинулась, деток
своих искать. Кружит по лесу, зовет дочек, а в ответ только ветер в кронах
шумит-смеётся. Стемнело уж почти, когда Марьюшка огоньки зелёные увидала и
пошла на них.
Шла недолго. Услышала, река на перекате шумит, на звук и
пошла, про огоньки забыла.
Вышла на берег как раз напротив того, где мы сейчас, без
сил села на песок и заплакала.
Вдруг поднялся ветер, зашумел лес. И на самом краю обрыва объявилась
Лесавка. Волосы ветром развиваются, глаза зелёным пламенем светятся.
- Говорила я тебе, не будешь ты счастливой, - засмеялась
лесная дева.
- Верни мне дочек, - взмолилась Марьюшка.
Ещё громче рассмеялась Лесавка:
- А нужны ли они тебе такие? Ну, девоньки-болотницы,
покажитесь матушке!
И как из воздуха стали
рядом с нею две тени. Вместо платьев тина болотная, волосы ряской перепутаны, а
глаза, как зелёные угли горят.
Увидела такое бедная женка, да так и пала на песок, забилась
в рыданьях. И так много слёз выплакала Марьюшка, что на месте том болотина
образовалась и Марьюшку поглотила!
И с тех пор никто не видел ни Марьюшку, ни дочек её, ни
Степана. Он ведь когда жены с дочками дома не нашел, долго по лесу ходил, искал.
Так долго, что разум потерял и пропал. Говорили
люди, его Лесавка к себе в Лешии
забрала.
А на Марьюшкиной топи с тех пор огоньки и светятся, прохожих
к себе завлекая. Особенно они девочек малых любят таскать, превращая их в кикимор
болотных. Как почуют взгляд живой, так и
сманят, не заметишь, как к ним попал. А попал, уже и не вырваться.
Петрович пыхнул трубкой, улыбнулся в усы:
- Напужались?
- Дядь Мить, ты ведь всё придумал? - шепотом спросила
Таютка.
- А это ты сама решай. Всё, всем спать, - Петрович поднялся
со своего пенька, а следом за ним и все остальные разошлись по палаткам. И
никто не отважился посмотреть за реку на Марьюшкину топь с её зелёными
огоньками.
Словарик незнакомых слов:
Каракульчат – каракульчата
- ягнята каракулевой породы
Глечик – небольшая крынка
Развиднелось – стало видно все вокруг
Заплота – заплот - забор
Вереях – верея - столбы, на которых крепились ворота
Стрехой - нижний свисающий край крыши
Малёхам – малёха - маленький ребенок