У моря, у синего моря...
Усадьба на берегу моря досталась Григорию в наследство
от его двоюродной тётки. До этого он был гол, как сокол, подрабатывал, где мог,
и жил по заведённому правилу: день прошёл и ладно…
Привычка к привольной жизни боком обошлась Григорию:
выглядел он чрезмерно худым, и ранние морщины уже рельефно отпечатались на
лице.
На первых порах нелегко ему давалась оседлость, однако
постепенно он осваивался с новым статусом домовладельца. На огороде перекопал
грядки, неумело, но с охотой обрезал фруктовые деревья, виноград и с каждым
днём всё больше входил во вкус такого существования.
А с наступлением летнего сезона хозяевами дома
становились отдыхающие. Сам же Григорий переселялся в сараюшку-развалюшку.
Временные неудобства окупались с лихвой. Каждое койкоместо приносило приличный
доход, и ещё он извлекал немало дополнительных выгод из знакомств с
постояльцами. Благодаря тому, что у него
пять сезонов подряд отдыхал декан института, Григорий без излишних хлопот
приобрёл диплом инженера. Повезло и на стоматолога: вскоре его челюсть сверкала
благородным металлом – золотом. Книготорговец снабжал его подписными изданиями
с тиснёными корешками.
Незаметно Григорий изменился внешне: несколько
располнел, и морщинам было уже не совсем уютно на его округлившейся физиономии.
Он прибарахлился с ног до головы. Дом обставил современной мебелью, и ковров на полу и стенах было, пожалуй, не
меньше, чем у олигарха. Приобрёл домашний кинотеатр, компьютер. Для полного
счастья не хватало лишь одного – верной спутницы жизни. Как-то не везло ему с
женщинами: одни были ветреными, другие ленивыми, третьи вроде бы и порядочные,
но лицом не пригожие.
Григорий почти смирился с тем, что останется
закоренелым холостяком, как вдруг судьба ему послала одинокую женщину средних
лет, с причёской великосветской дамы, с интеллигентными манерами. Она искала пристанища
на время отпуска.
Григорий в душе возрадовался: счастье само плыло ему в
руки! Но вскоре понял, что обмишурился. Женщина, при более близком знакомстве,
призналась, что работает уборщицей в отеле. «Как порой бывает обманчива
внешность, – подумал Григорий. – Может, отказать ей? Ведь никакой от неё
выгоды! У меня высшее образование, а она, по сути, чернорабочая…». Но эта
женщина уже заплатила деньги за месяц вперёд, и вернуть их – всё равно, что
душу из себя вынуть. Григорий махнул рукой: ладно, пусть живёт, хоть и
произошла такая осечка.
Её звали Ларисой. И она оказалась совсем не промах.
Григорий с удивлением наблюдал, какую бурную деятельность развила курортница.
Возвращалась с пляжа довольная, в руках две огромные сумки, набитые пустыми
бутылками из-под лимонада, пива и более крепких напитков. Складывала стеклотару
за дощатым туалетом, торчащим посреди огорода. Вскоре бутылками были заставлены
все закутки и свободные грядки.
Не успел Григорий рассердиться и сделать Ларисе
строгое внушение насчёт своего устава в чужом монастыре, как она подъехала на
бортовой машине, с водителем загрузила её до верха и укатила.
Вечером Лариса не без хвастовства объяснила Григорию:
– Проживание
уже окупила, дорогу сюда – тоже, и на обратный путь кое-что осталось…
Григорий как обычно лёг на свою холостяцкую кровать,
быстро заснул, и в первом сне ему приснилась предприимчивая квартирантка. «Мне жарко! –
страстно шептала она. – Очень жарко!». Она разделась перед ним, не стыдясь
наготы, и в каждой руке её было по пачке ассигнаций, полученных за сданную
стеклотару, которыми она, как веерами обмахивала себя.
Сквозь сон Григорию почудился шорох. Он встрепенулся.
Яркая луна хорошо освещала двор. Григорий увидел: мимо его окна, как в
замедленной съёмке, проплыла Лариса в воздушном пеньюаре. Скорей всего, она
возвращалась из туалета. Сквозь пеньюар явственно просматривалось её упругое,
зовущее к близости, тело. И в эту ночь произошли головокружительные изменения в
их судьбах: он стал её мужем, а она –
хозяйкой его дома.
Лариса уговорила Григория перестроить дом по типу
гостиницы – с коридором посередине и отдельными крохотными номерами по бокам.
Вот где пригодился её опыт работы в отеле!
Через пару лет они купили «мерседес». Построили во
дворе бассейн с фонтаном. И отдыхающие, когда на море штормило, с удовольствием
барахтались, как утки, в бассейне. Правда, за дополнительную плату…
Жили Григорий с Ларисой, что называется, душа в душу.
Интересы теперь у них были общие, разговоры – тоже. Перед сном подсчитывали
свои доходы и обсуждали, на что надо потратить деньги. Дом-курорт был для них
золотым дном.
Однажды к ним поселился художник. Небритый, с трубкой
в зубах, небрежно одетый – богема тебе и всё!
До обеда новый постоялец рисовал картины: целующихся
голубков, белоснежных лебедей, плавающих на синем озере в форме сердца,
пухлорозовых пустоглазых девушек-русалок с налитыми грудями. А после обеда он
загорал на пляже и там же выгодно сбывал свою высокоштампованную продукцию.
– Проживание своё здесь я уже окупил, есть кое-что и
на чёрный день, – поделился художник, которого звали Николя – с ударением на
последнем слоге.
Вечером из его комнаты доносился запах коньяка.
Очевидно, за чаркой он обдумывал, к какому сюжету приступить завтра: к
голубкам, лебедям или русалкам.
Перед сном, по давней привычке, Григорий пересчитал
мятые деньги, полученные от квартирантов, обсудил с Ларисой всякие-разные дела
на день грядущий. И не сразу заметил висящую над супружеским ложем картину. А
как увидел, обомлел. На полотне была изображена полулежащая на кушетке его жена
– в абсолютном неглиже, а над нею серпантином вились голубки.
Лариса перехватила взгляд мужа и впервые в их
совместной жизни произнесла слова не о деньгах и обычных житейских заботах, а о
великой силе искусства:
– Подарок Николя. Эту картину он назвал «Мадонна». Раз
он меня нарисовал с натуры, выходит, что я мадонна…
– Какая ты, к чёрту, мадонна? Ты самая обыкновенная
шлюха! – в сердцах обозвал её Григорий и ушёл спать в курятник, предварительно
выгнав оттуда кур и петуха.
Наутро он решил всерьёз поговорить с художником, но
спокойной беседы не вышло. Самообладание у Григория отказало, он схватил Николя
за бороду.
– Не лезь в чужую семейную жизнь!
Но мастер от искусства не остался в долгу, врезал
Григорию в челюсть, да так удачно, что золотые зубы посыпались на землю. Лариса
была рядом и, предусмотрительно собрав их все до одного, положила в карман
своего японского халата-кимоно.
– Дурак! У меня по боксу разряд, – снисходительно
произнёс художник, оправляя бороду.
Злости у него на Григория не было: понимал, что тот
спасал семью от развала. Однако Лариса
была начеку. Она вынесла из дома сумку с
вещами Григория. В ней она когда-то приносила с пляжа пустые бутылки. А сверху
на сумку небрежно бросила институтский диплом, не имеющий для Григория никакой
ценности, ведь он ещё ни одного дня не работал по специальности.
Григорий сплюнул кровью, перехватил в руку сумку и
направился к калитке. Оглянувшись, увидел, как Лариса прижалась к груди
художника – они сейчас копировали двух
влюблённых голубков с серийной картины Николя.
И Григорий ещё раз удивился практической
изворотливости своей бывшей квартирантки. Она даже дом сумела переписать на
себя. Всё предусмотрела, всё рассчитала, обвела его вокруг пальца – как лоха
последнего…
Возле моря Григорий машинально разделся. Вошёл в воду,
и вдруг необъяснимый восторг охватил его. Он ощутил мягкие, нежные объятия
воды, небольшие волны ласкали его грудь. «Я уже лет десять не купался в море, –
с удивлением подумал Григорий. – А почему бы мне не провести бездумно время на
курорте, как все люди? Взять своеобразный отпуск за все эти годы?».
С его души будто тяжесть свалилась, он словно
освободился от непосильного груза. И сейчас, как ни странно, ему не было жалко
ни доставшегося от тётки дома, ни нажитого за долгие годы барахла. Другой бы,
пожалуй, взялся действовать, наливаясь чувством мести. А Григорий – беззубый,
ставший в одночасье бомжем – напевал весёлый мотивчик.
Ближе к вечеру он отправился в частный сектор, чтобы
снять угол для проживания, – и был согласен на любой курятник.
