Пыльца

Небо затянулось сизо-чёрными тучами. Стало совсем темно.

Этот тихий профилакторий, окружённый душистыми соснами, казался Ковригину крошечным островком, затерянным в лесной глуши. Он вышел из комнаты. Острое чувство тоски и одиночества гнало его на люди. Но и в вестибюле, среди отдыхающих, он чувствовал себя так же одиноко, как и в комнате, где на кровати неподвижно лежал Кеша, из которого и клещами не вытянешь слова.

Кто-то резко распахнул входную дверь. И Ковригину почудилось, будто в помещении стало светлее. Спасаясь от хлынувшего дождя, в вестибюль вбежала молоденькая девушка. Густые русые волосы её в крупных завитках разметались по узким плечам, спадали до самого пояса. Щёки разрумянились от бега, а в васильковых глазах искрились смешинки. Все умолкли, невольно любуясь девушкой. И только дождь с ещё большей силой забарабанил по стеклу, словно пытаясь проникнуть внутрь и отбить прекрасную беглянку.

В это время в вестибюле появился Кеша.

– Ну, я тащусь! – как бы выражая общее мнение, изрёк он в тишине.

«Вот это девушка! – поразился Ковригин. – Даже Кешу заставила заговорить».

Парня звали вообще-то Геной, но Ковригин, сам не зная почему, называл его про себя Кешей. Это был широкоплечий, высокий, смуглый парень с угрюмоватым, но приятным лицом. В своих неизменных вытертых джинсах и пёстрой рубахе он обычно без всякой цели бродил по профилакторию, ни с кем не вступая в разговор.

Внезапное появление девушки, убежавшей от дождя, вывело Ковригина из состояния уныния и меланхолии, а вот для Кеши оно стало роковым.

Как и прежде, Кеша слонялся по профилакторию, но теперь у него появилась определённая цель. Он пытался познакомиться с русоволосой девушкой, однако у него это выходило грубо и вызывающе, что не приносило результата.

Дни шли за днями. Кончились, наконец, надоевшие обложные дожди, и выкупанные сосны жадно потянулись к майскому солнцу.

Как-то за ужином объявили, что в профилакторий приедут члены заводского литературного клуба.

– Облома–а–ли… – забасил Кеша. – Тоже мне, писатели нашлись!

На встречу с литераторами собрали с десяток отдыхающих. Среди них Ковригин заметил и Наташу – ту самую русоволосую девушку. Она сидела со своей постоянной спутницей, пожилой женщиной, тётей Шурой, живущей с ней в одной комнате. Обе дружно хлопали каждому выступавшему. Кеша также был здесь, хотя пришёл, конечно, не ради приезжих.

После обеда Ковригин сидел на своей излюбленной скамейке в самом углу двора. Попыхивая сигаретой, он наблюдал за девчатами, которые со смехом бросали резиновые кольца на стенд со штырём. Во двор вышли двое мужчин с шахматами. Следом за ними шла Наташа. Она остановилась около бросающих кольца. Не прошло и пяти минут, как Кеша уже вышагивал по двору. Исподлобья глянув на Наташу, он открыл рот и хотел что-то сказать, но почему-то, так и не произнеся ни слова, вдруг круто повернулся и направился в лес. Наташа с лукавой улыбкой смотрела ему вслед.

Не спеша, выкурив послеобеденную сигарету, Ковригин решил пройтись по лесу. Перебегая с одного песчаного холма на другой, он поглядывал по сторонам, разыскивая Кешу, но так нигде не обнаружил его. Нагулявшись вдоволь, Ковригин возвращался назад. Неожиданно подул свежий ветерок, и над широкими лапами сосен поднялось облако жёлтого дыма.

Кеши на ужине не было. Он пришёл поздно вечером и сразу завалился спать. Среди ночи Ковригина разбудили крики. Переворачиваясь с боку на бок, Кеша громко и отчётливо кричал:

– Пыльца! Пыльца! Смотри, Натаха, эти писаки привезли сюда заразную пыльцу!

Всю ночь Кеша бредил какой-то загадочной пыльцой.

Ковригин за завтраком допивал какао, а Кеша всё ещё вяло ковырял вилкой в тарелке. Вставая из-за стола, Ковригин встретился взглядом с Наташей, которая с любопытством наблюдала за ними.  

Поиграв на бильярде, Ковригин отправился в лес. На вершине высокого холма, поросшего редкой травой, он наткнулся на огромный ботинок сорок растоптанного размера.

– Ну и ножки у людей! – изумился Ковригин и, взяв ботинок, швырнул его в сторону раскидистой сосны.

Ботинок упал в самую гущу веток, и оттуда поднялось большое жёлтое облако, похожее на дым.

– Э, да это же никакой не дым, а пыльца цветущих сосен! – с улыбкой воскликнул он.

Ковригин лёг на спину, наблюдая, как порывы ветра сдували с веток жёлтую пыльцу. Это маленькое открытие снова напомнило ему о сегодняшней неспокойной ночи. «Возможно, такую же картину наблюдал вчера Кеша, – подумалось ему, – но причём тут литераторы?» Мысли в голове начали путаться, и Ковригин, пригревшись на майском солнышке, погрузился в сонное марево. Проснулся он оттого, что кто-то рядом закричал:

– Пыльца–а–а!..

Ковригин вскочил и огляделся, однако никого поблизости не было. «Что за чертовщина?» – пробормотал он спросонок и, машинально отряхнув с себя прошлогодние хвойные иголки, побрёл в профилакторий.

Ковригин с Кешей хлебали молочный суп, когда кто-то сзади подтолкнул Кешу так, что тот поперхнулся. Обернувшись, Кеша привычно начал:

– Ну, чу–у–у… – очевидно, он хотел сказать «чудоха», и снова поперхнулся, но теперь уже словами, увидев Наташу.

Она, вежливо извинившись, пошла за свой стол.

После ужина все высыпали во двор. В этот последний вечер никому не хотелось сидеть в комнатах. Одно из окон первого этажа широко распахнулось, и из магнитофона, стоявшего на подоконнике, будто давно ждавшая этого момента, выплеснулась песня: «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров…». У крыльца собралась молодёжь. Ковригин сидел на своей дальней лавочке. Уже стемнело, и он решил идти к крыльцу, откуда доносились весёлый смех, музыка, гомон голосов и шарканье ног, но в эту минуту он увидел Кешу, который кружил вокруг турника. Ковригин огляделся. Через лавочку от него, ближе к крыльцу, сидели Наташа и тётя Шура. До него донёсся их приглушённый разговор. Вскоре пожилая женщина встала и пошла отдыхать, а Наташа осталась слушать музыку, сказав, что скоро придёт. Что-то удерживало Ковригина на лавочке. Кеша несколько минут пинал в темноте только ему видные шишки, а потом зигзагами начал приближаться к скамейке, где сидела Наташа. «Сейчас Кеша скажет: «Ну, что, Натаха, заторчим под маг?» – подумал Ковригин, улыбнувшись.

Однако пауза явно затянулась. Но вот, наконец, сбиваясь и заикаясь, Кеша произнёс:

Если б знали вы, Наташа,

Что вы сделали со мной!

Из-за глаз прекрасных ваших

Я утратил свой покой…

«Вот так Кеша! Ну, даёт! Можно сказать, совсем обломал», – подумал Ковригин.

Наташа молча смотрела на Кешу широко открытыми глазами. Сам Кеша стоял, как истукан, более других поражённый  собственной выходкой.

Рано утром Ковригин садился в автобус с тяжёлой головой. Всю ночь ему снились кошмары. За ним по лесу гонялись какие-то люди, в которых он с удивлением узнавал приезжих литераторов. Поймав его, они с диким хохотом скатывались с ним с песчаных холмов, посыпая ему голову жёлтой пыльцой. «Ну, причём здесь пыльца и эти злосчастные литераторы?!» – с раздражением подумал Ковригин. Убаюканный лёгким покачиванием едущего автобуса, он даже вздремнул, когда кто-то рядом громко произнёс преследующее его слово «пыльца». Впереди сидели Кеша и Наташа. Она смотрела на сосны, куда Кеша показывал рукой. Ковригин почти разозлился и хотел мысленно обругать Кешу вместе с его пыльцой, но вместо этого будто кто-то посторонний зашептал Ковригину на ухо: «Ветер с сосен сдул пыльцу» и через паузу: «Как Наташе всё к лицу».

– Да–а… – протянул Ковригин. – Кеша был прав. Эти литераторы действительно привезли сюда заразную пыльцу!