АВТОРИЗАЦИЯ

САЙТ НИКОЛАЯ ДОВГАЯ

НОВОЕ СЛОВО, авторский сайт Николая Ивановича Довгая

ПОПУЛЯРНЫЕ НОВОСТИ

МЫ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ

Наш сайт на facebook
Сайт Планета Писателей в Однокласниках

ДРУЖЕСТВЕННЫЕ САЙТЫ

 КАЛЕНДАРЬ НОВОСТЕЙ

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

НАШ АРХИВ

Сентябрь 2023 (1)
Август 2023 (1)
Сентябрь 2022 (3)
Август 2022 (5)
Июль 2022 (1)
Июнь 2022 (4)

РЕКОМЕНДОВАННОЕ

Просмотров: 4 813

В созвездии Медузы, часть пятая, окончание

Николай Довгай


Рыцарь КонфеткинРыцарь Конфеткин

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава пятая

Возвращение Конфеты


Дом художника стоял неподалеку от божьего храма. Он был очень красив и имел два этажа. Вокруг дома произрастали плодовые деревья и цветы. Мастерская располагалась в верхней, самой просторной из комнат. Здесь мы и застаем наших героев – комиссара Конфеткина и Творца. Волшебная птичка по-прежнему сидит на плече у отважного воина. Что же касается кроткой Лилии, то она ушла пастись на одну из лужаек, которых в этом небесном граде превеликое множество.

Итак, художник стоит у мольберта. В руке у него карандаш, взгляд рассеян.

– И каким же образом отправить тебя домой? – размышляет он, погруженный в свои думы. – На летающей тарелке? Нет, пожалуй, это не пойдет… слишком уж экстравагантно. Да и к чему нам привлекать внимание разных ротозеев?

Он задумчиво покусывает тупой кончик карандаша.

В широкие окна льются лучи теплого летнего солнца. На одной из стен, окрашенных в глухой темно-зеленый цвет, висят большие старинные часы с ходиками – стрелки на них показывают четыре часа и семнадцать минут.

– А, может быть, нарисовать еще одну лестницу? Впрочем, не стоит повторяться…

– Как? – подает голос Конфеткин. – Так, значит, та лестница, по которой я взобрался на планету Тэц, нарисована Вами?

Он стоит неподалеку от Мастера, наблюдая за его действиями. Художник кажется ему магом, чародеем, существом высшего порядка, которому подвластно все.

– Ну, а то как же… – бормочет художник.

– Но почему именно лестница? И каким образом вы могли из Говинды прозреть аж в наш мир?

– А бог его знает… – Творец разводит руки с полуулыбкой, в которой читается самое искреннее недоумение, смешанное с тонким юмором. – Залетел вдруг в голову такой вот сюжетец – я взял, да эту лесенку и присочинил…

– А потом еще присочинили и звездного мальчика, и Пегаса?

– Ну, это уже само собой вышло. Одно цепляется за другое, понимаешь? Ведь должен же я был как-то известить тебя о том, где находится вход в отраженный мир?

– Ловко придумано! – воскликнул Конфеткин.

– Не так уж и ловко,– со вздохом ответил художник. – Видать, где-то я все-таки допустил промашку.

Он чешет затылок. Вид у него, впрочем, вполне удовлетворенный.

– О чем это вы?

– Да я-то, вишь, хотел направить тебя прямехонько к мастеру Тэну – а вышло эвон как… Вмешались, черти лысые… да так тряхнули лестницу, что ты чуть было не слетел. А потом еще взяли, и переставили ее в другое место. Вот так почти всегда: загадываешь одно, а выходит – совсем другое.

– Но как же так? – спросил Конфеткин, с удивлением округляя глаза. – Ведь вы – Творец! И это произведение – ваше! Как же могло такое произойти: вмешались темные силы, которых на холсте не было?

– Когда картина написана – она уже не принадлежит своему создателю и живет своей собственной жизнью,– поясняет художник. – А с темными силами тебе все равно суждено было встретиться, не так ли?

Конфеткин задумчиво теребит пальцем нос. Художник посматривает на него с лукавой улыбкой:

– А хочешь, я открою тебе одну тайну?

– Ну?

– Я ведь ничего не сочиняю даже!

На лице Конфеты – самое искреннее недоумение:

– То есть как это: ничего не сочиняю?! А кто же, в таком случае, сочиняет? Илья Репин, что ли? Ведь это вы нарисовали лестницу на крыше моего дома? Так как же…

– Погоди… – художник нетерпеливым жестом вскидывает руку; как и почти любой его собрат, он тоже не прочь потолковать об искусстве, в особенности, когда нападает на такого благодатного слушателя, каковым является Конфеткин. – Погоди… Видишь ли, все те картины, что я пишу, уже существуют в мире прообразов. А я лишь пытаюсь уловить их вибрации и изобразить так, как подсказывает мне мое сердце. Смекаешь? Никакой мастер не может ничего сотворить от себя.

– И что же это тогда выходит? – на бесхитростном лице светлого рыцаря расцветает саркастическая улыбка. – Творец должен сидеть, сложа руки, и ожидать, когда на него снизойдет вдохновение?

– Ну, нет! Я этого не говорил. Вдохновение приходит лишь к тому, кто усердно трудится, постигает азы своего ремесла. Но, вместе с тем, надо уметь отрешиться от суеты, отказаться от привычных стереотипов и отдаться на волю волн – вот ведь о чем идет речь.

– Каких еще волн?

– Волн великого океана фантазий!

Художник задумчиво смотрит перед собой широко распахнутыми глазами.

– Скажи, а ты любишь летать на воздушных шарах?

(Похоже, на него начинает снисходить вдохновение, подумал Конфеткин.)

– Не знаю, не пробовал…

По тому тону, каким произнесены эти слова, Творец понимает, что перспектива воздухоплавания на шарах не слишком-то прельщает его гостя.

– А на диких гусях?

Конфеткин капризно оттопыривает нижнюю губу. С его языка, кажется, уже готовы слететь слова: «Еще чего не хватает!»

Художник очень тонко улавливает и этот момент.

– Ладно, придумаем что-нибудь более подходящее… – он озабоченно потирает лоб. – Например, морское путешествие? А?

– Во! Это мне походит!

Когда-то, в дни своей ранней юности, Конфеткин даже мечтал стать моряком. Но это романтическое увлечение у него вскоре улетучилось, как дым. Как, впрочем, и многие другие.

– Так, значит, решено? Рисуем море и фрегат? И пусть плывет себе, по синим волнам к той тихой реке, на которой стоит твой город?

Конфеткин одобряет эту идею, и художник принимается за дело.

Много повидал Рыцарь Света на своем веку дивных чудес, но такого чуда ему еще видеть не доводилось!

Карандаш в руке мастера, казалось, вдруг ожил. Он запорхал по холсту, словно некая сказочная птица. Раз – и появилась изломанная линия берега. Еще несколько резких, порывистых движений – и вот уже в отдалении образовалось гряда острых скал. Движение руки замедляется, становится плавным, округлым – и Конфеткин видит солнце, погружающееся в море. Еще несколько точных, уверенных штрихов – и прорисовываются контуры фрегата под слегка надутыми парусами. Стало видно даже несколько фигурок на его палубе, и лодка с гребцом, плывущая к берегу!

И... О, чудо из чудес!

Художник, кажется, вдруг как-то разом помолодел, превратился в полного сил и огня юношу. Глаза его сияют, лицо дышит энергией. Он даже как будто и не глядит, что там делает его волшебный карандаш – тот словно сам летает по холсту. В несколько минут рисунок готов, и творец берется за кисть.

Краски играют на полотне, словно живые. Вот заплескалась прибрежная волна, и под бортом шхуны пролегла глубокая тень, а на плечо гребца упал блик заходящего солнца. Как это у него получается? Ведь он как будто даже и не задумывается над тем, какую краску взять на кисть и куда ее положить!

– Ну что, годится?

Творец отходит от картины и всматривается в нее придирчивым взглядом. 

– Еще как годится! – вырывается восхищенный возглас Конфеткина.

И тогда Творец берет своего гостя за локоть и подводит его к полотну. Он набирает в грудь воздух и дует на картину.

И... Что это?

Конфете вдруг кажется, что по его щеке повяло свежим ветерком, насыщенным запахом йода, и картина заколебалась, приблизилась к нему. И вот под ногами у него уже лежит песчаный берег, а над головой густеет вечернее небо. И море плещется совсем рядышком, и он даже видит, как поднимаются вверх и опускаются в воду весла матроса в плывущей к ним шлюпке.

Ну, и ну! Они очутились в самой картине!

Если у Конфеткина, до сей поры, и оставались какие-то сомнения в том, что произведения великих мастеров могут оживать, то теперь он окончательно в это уверовал.

Вот, он уже и сам живет в произведении Творца! И этот Творец идет вместе с ним по берегу моря в своей собственной картине. И закатные лучи догорают у линии горизонта, и начинает дуть бриз, и в небесной синеве выдавливается бледная звезда…

Они шагают к морю.

На плече у Рыцаря Света по-прежнему сидит волшебная птичка из небесной страны Говинды. Художник замедляет шаги.

– Наконец-то оканчиваются твои скитания… – произносит он, вздыхая. – В бухте стоит фрегат с поднятыми парусами, и за тобою уже подана шлюпка. Еще до захода солнца ты ступишь на палубу этого судна, и оно помчит тебя по морям-океанам к родным берегам. Прими же от меня на светлую память этот подарок.

С этими словами он протягивает Конфете волшебный карандаш.

Щеки рыцаря заливает яркий румянец смущения. Достоин ли он такого великого дара? А Творец стоит перед ним с протянутым карандашом, поощрительно улыбаясь:

– Ну?

– Спасибо,– бормочет Конфеткин, принимая дар Творца. – Но, честно сказать, я не слишком-то силен в рисовании.

Он явно скромничает.

Ведь по рисованию у него всегда были сплошные пятерки, а его работы одно время даже экспонировались на различных детских выставках. И, когда требовалось оформить стенгазету к Новому Году или к иной знаменательной дате – это дело всегда поручалось ему.

– Да ладно, не скромничай,– улыбается художник. – У тебя есть талант, ведь я же вижу.

– Откуда?

– Взгляни сам,– и художник кивает на птичку. – Дух Горних Вдохновений сидит на твоем правом плече.

До Конфеты не сразу доходит смысл этих слов. Он скашивает взгляд на свое плечо…

– Так, значит, эта птичка…

– Твой небесный дар!

И все-таки Конфеткин далеко не так уверен в своих творческих силах...

– Ну, не знаю, не знаю… Быть может, у меня и есть кой-какие способности, но после того, что я увидел в вашей мастерской… Нет, моя пачкотня не идет ни в какое сравнение с Вашим искусством.

– А ты думаешь, я сразу стал мастером? Нет, братец ты мой. Для того чтобы добиться успеха, мне пришлось пройти длинный и тернистый путь. Искусство не терпит слабых и безвольных. Оно полно сокровенных тайн, сокрытых под множеством разнообразных покровов. Нужно упорство и смелость, чтобы совлекать их, добираясь до сути. Но ты отмечен божьим даром. Смотри же, не загуби его. Кому много дано – с того много и спросится.

На шхуне уже загораются бортовые огни, и шлюпка с гребцом подплывает все ближе к берегу. Конфеткин с художником продолжают свой путь к морю.

– Не хватайся сразу за сложные сюжеты,– наставляет рыцаря Творец. – Начинай с самого простого – рисуй куб, стакан, яблоко. И все время анализируй свои ошибки. Иначе они станут переползать из одной твоей работы в другую, и ты так и остаешься вечным профаном. Постепенно усложняй задачи. Не смущайся, если у тебя ничего не выходит. Работай! И пусть твои недруги строят тебе козни. Пусть тебя посещают черные минуты отчаяния и глухого неверия в свои силы, пусть весь мир ополчится на тебя и кричит тебе в самые уши, что у тебя ничего не получится, что ты глуп и смешон в своей нелепой тяге к прекрасному – не верь никому. Твердо следуй своей стезей – и удача улыбнется тебе. Ты станешь великим мастером.

– Но не таким, как вы!

– А зачем тебе быть таким, как я? Будь собой, это намного лучше. И запомни – совершенство заключено в многообразии. Чем больше истинных художников – тем совершенней мир и больше радости на небесах.

– Но небеса-то ведь далече, а? Я имею в виду – от нашей Земли?

– А вот и ошибаешься! Небеса – в тебе, в твоей душе. Чем больше в ней света – тем прекрасней твои небеса. Поэтому беги пошлости и новомодных кривляний в угоду толпе. Что тебе до нее? Если твои творения будут мрачны и уродливы – они отравят собою мир и заслонят от тебя свет. Не выпускай же в мир злобных карликов – их и без того довольно. И если твое сердце омрачено – сперва очисть его, а уж затем берись за карандаш.

– А как же правда жизни? – спросил Конфеткин. – Ведь в нашем мире столько грязи! И что же теперь, художник должен стыдливо обходить ее стороной? 

– Однако и лезть в нее без крайней на то надобности не стоит. Любителей вываляться в грязи и без тебя довольно. Зачем же пополнять собою их ряды? Знай, что творения великих мастеров имеют душу. Они живут в своих мирах. И если ты станешь изображать зло и порок, не освещая его светом своего сердца – рано или поздно все эти уродливые фантомы тьмы обступят тебя, заслоняя свет. Подобно ленточным червям, они обовьются вокруг тебя со всех сторон, впиваясь тысячами присосок к твоему телу, и ты проклянешь тот миг, когда решился их создать. Художник связан со своими творениями тысячами нитей. Следи же за тем, чтобы эти нити были нитями света, а не тьмы – иначе повредишь и миру, и себе.

Остаток пути Учитель и его ученик прошли в молчании. Конфеткин шагал, понурив голову, и волшебная птичка с разноцветными перышками по-прежнему сидела на его плече. Лодка уже причалила, и матрос поджидал своего пассажира, и солнце догорало над морем, подобно языку огромной свечи.

Они остановились у шлюпки, и Конфеткин – ведь на то он и рыцарь! – благородным жестом прижал руку к груди.

– Все ваши слова я сложил в своем сердце, как драгоценные жемчужины,– произнес он. – Дайте же мне последнее наставление, о, учитель.

– Как только ты почувствуешь, что готов к этому – учись рисовать козленка,– сказал художник. – И не спрашивай у меня, почему. Не теряй времени попусту. Ибо в твоем новом приключении карандаш может пригодиться тебе больше, чем меч.

Слова Творца полны таинственности.

– Ну, с Богом! – учитель как-то по-мальчишески вскинул руку над головой .

– Счастливо оставаться,– ответил Конфеткин.

И вот он уже переваливается через борт шлюпки, и художник отталкивает ее от берега. И волшебная птица с разноцветными крылышками сидит на правом плече Светлого Витязя. Матрос – крепко сложенный, мускулистый детина с копной рыжих волос под синей бескозыркой – гребет к судну.

– Прощай, Витя,– кричит Творец, помахивая рукой.

Лодка отдаляется. Когда они подплывают к фрегату, солнце уже тонет за морем, и сумерки покрывают все вокруг. С борта сбрасывают веревочный трап, и над головой Конфеткина появляется огонек масляной лампы. В ее красноватом свечении он видит надпись на борту судна – на нем крупными золотыми буквами выведено: «Лолита».

 

Глава шестая

Конец истории


Как-то в последних числах ноября Конфеткин заглянул в кафе «Незнайка».

Он сидел за столиком, попивая клюквенный сок и размышляя о превратностях человеческих судеб.

В кафе было уютно – здесь не было того вонючего дыма сигарет, смешанного с отвратным запахом алкоголя и потных тел говорливых выпивох, присущих основной массе современных кофеен. Негромко звучала спокойная музыка Грига (возможно, это была Ave Maria?) настраивая мысли на философский лад. И, сидя здесь, в этом уютном спокойном кафе, Конфеткину уже как-то даже и не верилось, что совсем недавно он побывал совсем в другой галактике, спускался в мрачные провалы преисподней, разыскивая украденного медвежонка…

Интересно, как там Оленька, вдруг подумалось ему. Доставил ли ей Михаила Потапыча звездный мальчик? Надо бы зайти к Василию Никитичу и узнать, как обстоят дела.

Едва эта мысль залетела ему в голову, как в кафе вошел Олин отец с дочерью, и комиссар сразу же все понял и без слов. Оленька прижимала к груди своего плюшевого медвежонка, щечки ее были румяны, а глаза искрились радостью. Шедшая за ними собачка, Снежка, весело виляла хвостом.

Заметив Конфеткина, отец с дочерью тут же устремились к его столику.

– Здравствуйте, комиссар,– сказал Василий Никитич, протягивая ему руку с широкой дружелюбной улыбкой. – А я уже в третий раз прихожу сюда, надеясь увидеть вас тут. Можно присесть?

– Да ради Бога.

Они уселись за столик, и Василий Никитич снова заговорил:

– Отличная работа, комиссар! Уж и не знаю, как вас благодарить!

Он был в прекрасном настроении.

– Вот только как вам это удалось? – Олин отец шлепнул себя ладонью по лбу. – Хоть убей, не пойму!

– А что случилось?

– Вот те раз! Что случилось!? Ха-ха! Да на второй день после того, как мы расстались, уже где-то под вечер, в моей квартире раздался звонок. Выхожу в коридор – и что же я вижу? Стоит передо мной кудрявый мальчик, в королевской мантии и звездном колпаке. А на боку у него сумка, такая, знаете ли, какие раньше носили почтальоны. И такой он красивый – ну, просто херувимчик, спустившийся с небес! И спрашивает у меня: мол, Вы Василий Никитич, отец Оли. Так точно, отвечаю, я и есть, Олин отец, Ильин Василий Никитич. А что? Вашей дочери посылка, говорит. И вытягивает из сумки коробочку из розового картона. А потом достает какую-то ведомость – мол, распишитесь в получении. Ну, я посылку взял, расписался, и думаю, от кого же это она пришла? Стал смотреть адрес отправителя – а его и нету. Поднимаю голову, чтобы узнать у мальца, откуда он ее принес – а того и след простыл! Думаю, что диво такое? Только что был тут – и словно растворился! Чудеса да и только! Если бы не посылка в руках – то решил бы, что все это приснилось мне. Итак, захожу в квартиру, открываю коробочку и... – что бы вы думали в ней?

– И что же? – спросил Конфеткин.

Василий Никитич с радостным смешком погрозил ему пальцем:

– Ах ты, хитрец! Большой хитрец! Вы что же, и не знаете, что было в той посылке? Вот этот медвежонок,– он указал на игрушку в руках дочери. – Что же еще? Признайтесь, ваша работа?

– Ну… не стану отрицать,– смутился Конфеткин. – Кое-какое отношение я к этому тоже имею...

– Та-та-та-та! Кое-какое отношение он имеет! – передразнил его Василий Никитич, довольно блистая глазами. – Кое-какое! За кого вы меня принимаете? Мы оба прекрасно знаем, что если бы не вы – не видать бы нам нашего медвежонка, как своих ушей! И знаете, что я вам скажу?

– Что?

– Дайте-ка я вас расцелую!

Он был чрезвычайно возбужден, хотя и абсолютно трезв.

– Ну, это ни к чему,– пробормотал Конфеткин, невольно хмурясь.

– Нет, нет! Я расцелую вас! Я так вам благодарен! Так вам благодарен …

Не удержавшись, Олин отец расцеловал комиссара в обе щеки. Во время этой сценки к их столику подошла официантка.

– Ну что? – деловым тоном осведомилась она. – Будем целоваться? Или сделаем заказ?

– Да, да, конечно! – воскликнул Олин отец. – Что будете пить, комиссар?

– Спасибо, но мне уже пора уходить.

– Ну, нет! Так просто я вас не отпущу! Забудьте и думать об этом. Так, нам три лимонада…

Конфеткину все же пришлось уступить и выпить целых два стакана лимонаду с огромным куском торта. Во время еды он заметил, как Оленька исподтишка бросает на него взгляды, исполненные немого обожания, и это немного смутило его. Удивительно, как похорошела эта девочка за то время, что он ее не видел...

– Вот и выходит, что моя дочь говорила мне чистейшую правду! – торжествовал Василий Никитич. – Теперь я уже нисколько не сомневаюсь в этом. И знаете, чего я боюсь больше всего на свете? Что эта черная мразь опять влетит к ней в форточку и отнимет у нее медвежонка!

– Об этом можете не беспокоиться,– сказал Конфеткин. – Эта гадина больше к вам никогда не прилетит.

– Вы полагаете?

– Я уверен в этом.

– Ну, если вы так говорите…

Они вышли из кафе около пяти часов – а на улице уже стояла такая темнота, как будто была глубокая ночь. Небо было темным, без единой звездочки, моросил мелкий холодный дождь.

Конфеткин задрал голову и посмотрел в хмурое осеннее небо – где-то там, за пеленою мокрых туч, светилось созвездие Медузы.


О том, почему именно козленка, читатель узнает из следующего моего романа о приключениях Конфеты, если мне будет дано его написать. 

Опубликовано в категории: Проза / Повести и романы / Сказки для взрослых
30-03-2016, 19:26

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.